Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Те же замечания сторонникам ревизии адресует и британский историк немецкого происхождения Джон Рель. Он указывает, что с недавнего времени предпринимаются попытки дезавуировать научные результаты, достигнутые Фрицем Фишером. В первую очередь, это касается тезиса о том, что война, к которой готовились несколько месяцев, намеренно развязана в июле 1914 г. Кларк, Герфрид Минклер[455]и прочие почти не упоминают Германию, когда речь идет о событиях 1914 г., приведших к войне. При этом кембриджский профессор хоть и делает вид, что стремится положить конец обсуждению «вины», на самом деле возлагает ее на Сербию, Россию, Францию и Британию, освобождая от этого бремени Германию с Австро-Венгрией. Самый серьезный упрек в адрес Кларка состоит в том, что он даже не упоминает, что и до Сараево Австро-Венгрия неоднократно собиралась напасть на Сербию. Ничего не сказано и о состоявшихся до 1914 г. многочисленных встречах германских и австро-венгерских деятелей, в ходе которых обсуждалось, что произойдет, если Россия поддержит Сербию в случае начала войны. Рель и в критических статьях, и в своих новейших работах повторяет, что 5 июля 1914 г. кайзер и военное руководство Германии предоставили Вене «blank cheque» при полном согласии со стороны канцлера Бетман-Гольвега и министерства иностранных дел. Опровергается утверждение Кларка, будто во время Июльского кризиса Берлин пытался локализовать австро-сербский конфликт. Согласно всем прикидкам центральных держав вероятность вовлечения России в противостояние составляла 90 %. Опираясь на обширную источниковую базу, Рель разоблачает попытку Кларка релятивизировать этот факт[456].
Макс Хэстингс (Max Hastings), более известный в научных кругах как специалист по Второй мировой войне, тоже выступил с критикой ревизионистского направления в изучении причин Первой мировой. Этой теме посвящена и монография, опубликованная в 2013 г. и удостоившаяся высоких оценок[457]. Британский историк выступает против стремления Кларка посадить на «скамью подсудимых» маленькую Сербию, которая якобы ясно отдавала себе отчет в последствиях Сараевского покушения. Наибольшие возражения вызывает релятивизация роли Германии и заявления в духе «все мы были виноваты»[458].
Хэстингс в своей книге утверждает, что нет научных оснований для амнистии Берлина и Вены – основных виновников войны: «Главной непосредственной причиной ее начала следует считать решение Германии поддержать австрийское вторжение в Сербию. Берлин руководствовался убежденностью, что Центральные державы выйдут победителем из любого более широкого конфликта, который мог бы стать следствием этой операции. Русского царя, его министров и генералов можно назвать глупцами, даже невиданными, потому что, ввязавшись в войну из-за Сербии, они обрекли на гибель свое и без того дряхлое государство. Однако они лишь отреагировали на инициативу Вены, на которой и лежит моральная ответственность. Роковым фактором, ускорившим наступление катастрофы, можно считать институциональную самонадеянность германской армии, воплощенную в неадекватной персоне Мольтке. Вена и Берлин, как и в меньшей степени Санкт-Петербург и Париж, стремились к действенным решениям, которые положили бы конец череде усугублявшихся проблем». Это в корне противоречит тому, что пишут Кларк и Макмикин. Хэстингс, как и Маргарет Макмиллан в своей книге «Париж 1919…», соглашается с тем, что Версальский мир 1919 г. далек от идеала. Однако, «если бы победителями оказались немцы и они диктовали бы свои условия, немного бы осталось от свободы, демократии и справедливости в Европе. Цели, которые ставила перед собой Германия в ходе Первой мировой войны, в территориальном отношении были ничуть не менее амбициозными, чем те, к которым стремились вожди третьего рейха. Поэтому неверно называть трагедию, пережитую Европой в 1914–1918 гг., напрасной, как это часто делают представители более молодых поколений, когда заходит речь об огромных человеческих потерях»[459]. Добавим, что Пруссия после поражения Франции в 1871 г. и Германия после подписания Брест-Литовского договора весной 1918 г. показали, как бы это выглядело, если бы кайзер кроил мир.
Хэстингс придерживается того, что неопровержимо установили Фишер, Гайс и их последователи. Тем не менее, как он пишет, попытки оспорить то, что, казалось бы, доказано раз и навсегда, предпринимались на протяжении последних трех десятилетий по обе стороны Атлантики. До Кларка с Макмикином «смягчению» исключительной ответственности Германии способствовал авторитетный французский историк Жорж-Анри Суту (Georges-Henri Soutou). Он, по словам Хэстингса, «вместо того чтобы писать исключительно о поводе к началу войны, рассматривает военные цели противоборствующих блоков. Убедительно показывает, что Германия вступила в войну без четко сформулированного плана достижения мирового господства. В окончательном варианте он появился только по ходу военных действий»[460].
Это верно с формальной точки зрения. Итак, ясный согласованный план появился спустя месяц после начала операций. Однако заранее были скрупулезно продуманы все его составные элементы, а именно: раздел колоний, экспансия на Восток, строительство железной дороги до Багдада, достижение военного превосходства в мировом океане и т. д. К этому комплексу мер относится и распространение «немецкой культуры», а также расистские «подварианты» конфликта германской и славянской расы.
Воздействие геополитических учений и литературных образов «будущей войны», стремление к экономической экспансии и расширению жизненного пространства, общественное мнение, не сомневающееся, кого считать «врагом», – в таком диапазоне «свободного» и «вынужденного» принимались решения о начале войны[461]. Напомним все-таки, что, наряду с милитаризмом, экономическую подоплеку тоже следует считать значимым подспудным фактором[462]. Риторический вопрос – имела ли значение доля российского экспорта, проходившего через черноморские проливы (49 %), или британского, переправлявшегося через Суэцкий канал?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
