Его тон ясно давал понять, что армия на следующий же день отправится «успокаивать» Бретань, если та начнет снова лягаться в своих оглоблях. Филипп Красивый задавил стальной перчаткой все попытки неповиновения.
– Тем более что союз между Изабеллой де Валуа и Артуром служит лишь к выгоде короля, моего господина, – ответил советник. – Она еще слишком молода, чтобы произвести на свет наследника, но пожелаем им многочисленного потомства. После всего этого герцогство могло бы вернуться в лоно Французского королевства. Если у них будет сын, мы с легкостью найдем какую-нибудь франкскую[185]принцессу, на которой он женится.
Эмиль Шапп был потрясен услышанным. Господи Боже, он кончиком пальца прикоснулся к большой политике, к военным хитростям власть имущих Французского королевства… Опьяненный этим ощущением, он рискнул:
– Но… со всем моим почтением, мессир… что же предпринял мессир д’Эстревер, бальи шпаги Перша, во всей этой шараде с безвременной кончиной Жана Второго?
– Этот вопрос говорит о вашей ловкости, мой славный Эмиль, и я рассчитываю получить ответ именно от вас. Или, по крайней мере, первые шаги к нему, – бросил советник, растягивая сухие губы, что должно было обозначать улыбку. – Так как, по правде говоря, у меня нет ни единой мысли по этому поводу.
Гийом де Ногарэ внимательно посмотрел на крошку хлеба, упавшую на рабочий стол, и принялся кончиком ногтя подталкивать ее перед собой вправо-влево и вперед-назад, как будто совершенно забыв о своем собеседнике. Облизав кончик указательного пальца, он прилепил к нему хлебную крошку, с удовлетворенным видом проглотил ее и, снова подняв голову со странной улыбкой, являвшей взору мелкие зубы цвета пожелтевшей слоновой кости, произнес с задумчивым и лукавым видом:
– Хотя… Хотя! Это, конечно, ошеломительное, поразительное предположение, которому я и сам не особенно верю… Благодарю, мой славный Эмиль. Вы хорошо мне служите.
Шапп понял, что не стоит настаивать, чтобы не вызвать неудовольствия советника.
37
Окрестности Мортаня, ноябрь 1305 года
Бернадина больше не знала, беспокоиться ей или радоваться резким изменениям, которые она заметила в своем хозяине. Сначала женщина ужасалась, решив, что узнаёт в его лице и манере говорить первые плоды тех же тщательно скрываемых тайных горестей, которые понемногу подточили силы ее покойного супруга, тоже бывшего палачом. Нечто вроде душевной лихорадки, пожравшей его за несколько месяцев. Со дня возвращения мэтра Правосудие из Ножан-ле-Ротру или, точнее, со дня визита Арно де Тизана, в Ардуине проявилось какое-то отчаянное напряжение – и в то же время поразительная жизненная сила. Обычно спокойный, сдержанный, почти суровый, он теперь ел за троих, спал как сурок и смеялся проделкам пса Энея, который не имел себе равных, когда надо было растрогать хозяина и добиться, чтобы тот дал кусочек мяса, сыра или сала. Сидони с первого дня испытывала невероятную симпатию к этой дворняге, и Ардуин ничего не имел против этого. Она готовила ему похлебку с такой заботой, какой не проявляла по отношению к хозяину, и вовсе не потому, что, по словам Бернадины, добросовестно выполняла новую обязанность.
* * *
Наконец доверенная служанка спросила себя, не женщина ли является причиной тех изменений, которые она наблюдает в Ардуине. Это предположение наполнило ее радостью. Такой хороший, красивый и полный всевозможных достоинств мужчина непременно должен сделать женщину счастливой. Иначе просто и быть не может. И, кстати, появление хозяйки внесло бы живую струю в этот дом. Только вот Бернадина не знала достаточно утонченной и покладистой девушки, которая годилась бы на эту роль. Она уже представляла себе, как ухаживает за хорошенькими пострелятами, которые как две капли воды похожи на своего отца. Как было бы хорошо, если б этот большой прекрасный дом, такой тихий, что частенько кажется немым, наполнился смехом, криками и – без этого никак – детскими огорчениями, которые так быстро забываются… Эта девица живет в Ножане, не иначе. Поэтому у хозяина и было такое хорошее настроение, когда он спустился по лестнице и велел оседлать Фрингана. Подобно многим женщинам, даже стареющим, Бернадина больше всего на свете обожала очаровательные любовные истории.
Проверяя содержимое дорожной сумки Ардуина, чтобы удостовериться, что туда не забыли положить легкие закуски, бутылочку сидра, чистое полотенце и флакон тминной настойки на случай, если хозяин вдруг оцарапается, служанка задавала себе множество вопросов, таких же радостных и бесполезных, как и все остальные. Интересно, она хорошенькая? Несомненно. Блондинка или брюнетка?.. Конечно же, тоненькая, но не слишком[186]. Веселая и приветливая – в этом Бернадина была уверена, – так как Ардуин не стал бы обращать внимание на сварливую и недобрую женщину. Из хорошей семьи? При этой мысли служанка заметно помрачнела. Конечно же, нет. Из семьи палача, по-другому и быть не может. Да и что им за дело до тех, кто их презирает? Они все прекрасно живут в своем кругу, зная, что взаимопомощь – самая лучшая защита против внешнего мира.
* * *
Внезапно появившись на кухне в сопровождении пса, который с благоговением смотрел на него, Ардуин бросил:
– Бернадина, я отправляюсь в Беллем, а оттуда поздним вечером в Ножан. Не знаю, сколько времени я там проведу. Это на тот случай, если тебе нужно будет доставить мне послание.
– Конечно, хозяин. Хорошего путешествия, и возвращайтесь отдохнувшим.
38
Беллемский лес, ноябрь 1305 года
Аделин д’Эстревер, старший бальи шпаги, прибыл на место встречи немного раньше назначенного часа.
В кислом настроении он перебирал в памяти содержание короткой беседы с его высочеством де Валуа. Их разговор состоялся под открытым небом, на холодной и сырой улочке, расположенной в нескольких туазах от крепости Лувр. Монсеньор де Валуа объяснил необычность места тем, что не доверяет одному из своих секретарей, который не так давно в его окружении и явно шпионит в пользу мессира де Ногарэ. Эстревера такое требование ничуть не удивило.
Несмотря на то, что все, кто вращается в окружении короля, шпионят друг за другом, мессир де Ногарэ и его высочество де Валуа соблюдали молчаливый статус кво. Валуа имел дело с государственной казной, занимался королевской армией, иногда даже успешно; Ногарэ же чаще всего действовал за занавесом, управляя королевством или охраняя суверена. В конечном итоге такая комбинация устраивала обоих, что не мешало ни одному, ни другому по крупицам собирать про запас сведения, которые могли бы опорочить соперника.
