внушительными размерами собора и красотой его внешней отделки.
На второй день пребывания в Лондоне их сопровождал бейлиф – помощник лондонского шерифа. Наверное, изрядно уставший от прогулок по Лондону далеко немолодой олдермен решил, что для пиратов и так оказано слишком много чести, поэтому сбагрил их шерифу, который в свою очередь приставил к ним в качестве надзирателя двадцатипятилетнего бейлифа, более прыткого, нежели престарелый член муниципалитета.
На удивление, бейлиф был хорошо образован и знал историю столицы Англии. Он и рассказал друзьям, что это уже четвертый по счету собор. Первый из них, деревянный, сгорел в 675 году. Спустя десять лет был возведен второй собор – каменный, разрушенный викингами во время очередного набега на Лондон в 961 году. На следующий год началось строительство нового – третьего – собора Святого Павла, тоже из камня, но и его участь оказалась незавидной. Он сгорел во время лондонского пожара 1087 года.
– Заколдованное место… – тихо, чтобы слышал только Эсташ, сказал Жоффруа.
– Возможно, возможно, – сказал бейлиф; оказалось, что он обладает исключительно хорошим слухом. – Но вам еще неизвестна история Ньюгейтской тюрьмы. Вот она точно заколдована.
– Простите, сеньор, вы нас заинтриговали… – молвил Эсташ и мысленно приказал себе держать язык за зубами.
Точно так же подумал и де Люси. Он бросил быстрый взгляд на Черного Монаха и с пониманием кивнул.
Бейлиф, исполнявший полицейские функции, с виду был простаком, но его умные прищуренные глаза говорили об ином. Ищейка она и есть ищейка. Хоть они и не подданные короля Иоанна, но усомниться в святости места, на котором строится храм Сент-Пол, значит, впасть в ересь, которая может выйти боком. Церковь не любит подобных речей, и суд святых отцов может быть более жестоким, нежели королевский.
– Что ж, слушайте, – сказал бейлиф. – Тюрьму построили в конце прошлого века. И почти сразу она стала местом обитания одного из самых кошмарных монстров. Заключенные постоянно жалуются на преследующего их черного пса – не то призрака, не то дьявола во плоти. Огромное черное тело спрыгивает со стены, пробегает по двору и растворяется в воздухе. А предыстория этого видения такова. Однажды в тюрьму, полную головорезов, грабителей с большой дороги и воров, поднаторевших в искусстве постоять за себя, попал обвиненный в черной магии чернокнижник. Тогда было голодное время и заключенных почти не кормили. В общем, оголодавшие до потери человеческого облика заключенные разделали хорошо упитанного бедолагу по всем правилам, как свинью, и сожрали… – Тут бейлиф коротко хохотнул. – Говорят, каноники на вкус словно каплуны, а алхимик, видно, показался собачатиной, хотя, как потом рассказывал тюремный надсмотрщик, обед насытившиеся заключенные хвалили. Однако о своем варварском поступке вскоре им пришлось пожалеть, потому как ночью появилась огромная черная собака, сочившаяся кровью, в которой сокамерники признали давешнего чернокнижника, и принялась мстить. Кто-то умер от страха, кого-то пес разорвал на части. Остальные перепугались до такой степени, что перебили охрану и сбежали, хотя за это им грозила казнь. Они предпочли умереть от топора палача, нежели оказаться в пасти дьявольского пса.
Немного помолчав, бейлиф добавил:
– Признаться честно, в Ньюгейт я стараюсь заходить пореже. Мало ли что… А уж попадать туда никому не советую.
Намек был весьма прозрачен и понятен. Эсташ и Жоффруа поспешно перекрестились, проходя мимо недостроенного собора, и потопали дальше.
После обеда бейлиф засобирался отправиться по своим служебным делам. Уже прощаясь, он неожиданно спросил:
– А вы не хотите посмотреть на «Тайбернское дерево»?
– Простите, о чем идет речь? – вежливо спросил Жоффруа; после рассказа бейлифа о Ньюгейтской тюрьме он прикусил свой чересчур болтливый язык и больше помалкивал.
В это время Эсташ, соблюдая предосторожность, наблюдал краем глаза за разбитным малым, который давно шел за ними, и при этом делал вид, что его не интересует компания хорошо одетых джентльменов (в Лондоне Черный Монах и де Люси приоделись в богатое платье, соответствующее их дворянскому званию). Похоже, хитрюга бейлиф решил не оставлять гостей короля без присмотра.
Эсташ почему-то думал, что за ними топает не только этот малый. Подозрительность короля, которого окружали, по его словам, одни изменники, стала притчей во языцех.
– Это первая виселица, сооруженная в Англии, – начал объяснять бейлиф. – Находится в предместье Лондона – Тайберне. Первого осужденного вздернули здесь в 1196 году. Место для казней было выбрано из «Книги Страшного суда» – переписи населения и фьефов, устроенной по велению короля Вильгельма Нормандского в 1085 году. Название книги подразумевало библейский Судный день, когда всем людям должен быть предъявлен полный список их деяний. Но король Вильгельм решил не ждать этого дня, а взять правосудие в свои руки.
Эсташ и Жоффруа, поскольку делать им было совершенно нечего, решили посмотреть, как будут казнить изменника. Об этом им сообщил все тот же бейлиф. Но в Тайберн они отправились самостоятельно, если не считать «сопровождающего», который плелся позади, как привязанный.
Виселица представляла собой «тройное дерево», сделанное из деревянных балок. Ее конструкция была весьма оригинальной. Она представляла собой большую призму с треугольником в основании. В народе она нередко именовалось «трёхногой кобылкой». На такой виселице могли быть казнены одновременно несколько преступников. Возвышающееся над местностью «Тайбернское дерево» было не только важным ориентиром в западной части Лондона, но и официальным символом законности.
Казни в Тайберне были излюбленным развлечением лондонцев. Жители Тайберна охотно пользовались этим в коммерческих целях, сооружая перед казнями деревянные трибуны и продавая на них места. День экзекуции в Тайберне для многих граждан был выходным днем. Он назывался «Гала-день» и происходил от англосаксонского слова, обозначавшего «День виселиц».
Если приговоренный мужественно принимал свою казнь, народ говорил: «Хорошо умер!» А тех, кто просил пощады и унижался, освистывали и оскорбляли. Также публика обычно настаивала на последнем слове осужденного, в котором было принято каяться в совершенных преступлениях и виниться перед пострадавшими. Нередко подобные речи для преступников были заранее написаны судейскими крючкотворами и читались ими с листка.
Были в Англии и более мелкие виселицы, сооруженные вдоль дорог в форме буквы «П». Эсташ и Жоффруа достаточно насмотрелись таких «достопримечательностей», пока добирались до Лондона в громыхающем дормезе, который был похож на гроб, к которому приделали колеса. Виселицы и перекладины для повешения были частой приметой сельского пейзажа.
Форейтор, управлявший лошадьми, по секрету сообщил двум французам, что Лондон с предместьями именуется «городом виселиц». Видимо, он проникся к ним доверием – после того как они угостили его хорошим вином.
От него они узнали и другую новость, касающуюся людей их «профессии». Оказалось, что с недавних пор пиратов, расплодившихся в Англии в большом количестве, стали вешать отдельно, на «Пристани казней» в Уэппинге – части
