текут слезы, и я не обращаю внимания на то, что от этого зрелища у меня сводит желудок.
Я смеюсь — огромным, преувеличенным смехом, призванным заставить ее чувствовать себя чертовски глупо.
— И именно поэтому эта сказка о том, что я буду равноправным партнером, что у меня будет настоящая работа в семейном бизнесе, никогда не случится.
Она отползает подальше от меня, прижимаясь спиной к стене и подтягивая колени к груди.
Снова раздается стук в дверь.
Я кричу через плечо: — Отвали, Джованни!
— Это Антонио, и если это моя сестра, на которую ты кричишь, то лучше, блядь, впусти меня!
— Антонио! — кричит Мирабелла.
В дверь снова стучат, но это больше похоже на пинки, чем на удары. Я слышу, как по ту сторону двери вспыхивает драка, и Джованни говорит Антонио, чтобы тот уходил.
— Теперь ты хочешь, чтобы твой брат спас тебя, но вот в чем дело, dolcezza: если ты хочешь играть с большими мальчиками, ты должна уметь спасать себя сама. И на этот раз использование твоего тела — не вариант.
Она вздрагивает, и я отступаю назад, прежде чем сделать то, что я сказал себе, что никогда не сделаю. Я поклялся, что никогда не причиню вреда женщине, как бы я ни был зол.
— Знаешь что? — Я открываю дверь.
Антонио вваливается внутрь, приземляясь на пол на плечо. Слухи дошли до меня быстро, потому что за дверью уже толпится куча народу, желая узнать, что происходит.
— Что за хрень? — кричит Антонио.
Мирабелла сползает с моей кровати и бросается к Антонио, когда он встает.
Он смотрит на нее с ужасом, и его ноздри раздуваются. — Иди за Софией, а я жду тебя в своей комнате.
Он выпроваживает ее, а Джованни смотрит на нас с порога. — Я был на вашей стороне.
— Ты хочешь держаться подальше от этого, Антонио, поверь мне.
— Черта с два. — Он бросается на меня с кулаками, но я уворачиваюсь и выталкиваю его в коридор, захлопывая за ним дверь и щелкая замком.
Джованни стучит. — Марсело?
— Отвали.
Он вздыхает. — Я в конце коридора, если захочешь поговорить.
Я ничего не отвечаю, а вместо этого шагаю по полу, боясь, что я буду делать, если выйду из этой комнаты.
Устав чувствовать себя самым большим в мире болваном и не в силах больше терзаться мыслями о желании причинить вред Мирабелле, я выхожу из своей комнаты и стучусь в дверь Джованни. Я понятия не имею, который сейчас час, но уже давно стемнело, а он открывает дверь в одних трусах.
— Что у тебя тут есть? Мне нужно что-нибудь выпить и пачку сигарет, — говорю я.
— Что случилось, чувак?
Я мог бы быть честным с Джованни. Я должен быть честным — он, наверное, убьет ее из-за меня. Хотя я имел в виду то, что сказал. Я не убью ее, потому что сделаю ее жизнь несчастной и получу большее удовлетворение. Но я еще не готов ее бросить. Хотелось бы иметь объяснение, но я хочу разобраться с этим сама.
— Просто ночь была дерьмовая. Мы поссорились.
Он протягивает мне новую пачку сигарет и бутылку виски. Мне все равно, как он их достал. У Джованни всегда есть связи, и хотя в кампусе не продают алкоголь, достать контрабанду здесь ничем не отличается от достать ее в тюрьме. Есть способы.
— Просто сделай так, чтобы сегодня все оставили меня в покое.
— Ты понял.
Джованни смотрит на меня, озабоченность проступает на всех его чертах, и я понимаю, что он хочет меня о чем-то спросить.
— Что?
— Что она сделала? — спрашивает он.
Он знает, что это должно быть серьезно. Однажды вечером мой отец пришел домой пьяный и злой и ударил мою маму за то, что она не оставила ему тарелку. Он продолжал ее ругать и бить. В тот вечер я сказал Джованни, что никогда не буду бить женщину, это только показывает слабость мужчины.
— Просто… мне нужно все это обдумать, прежде чем говорить об этом.
Он кивает и разрешает мне уйти. К счастью, уже поздно, а завтра учебный день, поэтому в коридоре никого нет.
Я запираюсь в своей комнате, откручиваю пробку и выпиваю изрядную порцию виски, а затем прикуриваю сигарету. Я открываю окно и впускаю в комнату прохладный воздух. Мое тело разгорячено, поэтому ветерок приятен.
Каждый раз, когда я вспоминаю ее лицо и то, как она была напугана, я сглатываю. Как я мог быть таким глупым? Все эти месяцы парни называли меня киской, а я думал, что мне повезло, потому что я влюблюсь в свою устроенную жену. Но все это время она играла со мной.
Она приложила руку к тому, чтобы убить меня.
Она причастна к убийству моего отца.
В нашем мире к такому дерьму относятся несерьезно. Если я кому-нибудь расскажу, она умрет. На ее руках кровь от убийства главы семьи. Ее отец, Антонио, ее мать, все члены ее семьи должны пострадать за это. О чем, черт возьми, она думала?
Больше всего меня злит то, как я расстроен тем, что все это было не по-настоящему, что она играла со мной. Это злит меня больше, чем то, что она сыграла роль в убийстве моего отца.
Я отпиваю два больших глотка, и в желудке у меня все горит.
Голова плывет от алкоголя. Не в силах справиться со всей информацией, кружащейся в мозгу, я пью и курю, пока в какой-то момент не выхожу, пошатываясь, из своей комнаты и не иду по коридору к лифту.
Нажав на кнопку "вниз", я жду, пока двери закроются и мое тело опустится на пол. Я смеюсь и выползаю из лифта, как только оказываюсь на главном этаже. Затем я, спотыкаясь, иду по кампусу, пока не добираюсь до кабинета ректора. У него и его помощника на столах стоят телефоны, а поскольку охрана Roma House находится прямо у комнат, где мы проводим воскресные телефонные разговоры, это не вариант.
Когда я подхожу к двери, отделяющей кабинет ректора от коридора, дверь оказывается запертой. Конечно, заперта. Я бью кулаком по стеклу и улыбаюсь, когда не срабатывает сигнализация. В животе у меня тошнит, поэтому я заношу руку и тянусь другой, чтобы отпереть дверь.
Через несколько секунд я, спотыкаясь, подхожу к столу ассистента. Почему я не делал этого раньше? Все просто.
Когда я снимаю трубку, раздается гудок. Я щурюсь на потолок, пытаясь вспомнить номер своего родственника, и набираю номер.
Он отвечает.
— Дедушка? — говорю я.
— Марсело? Что
