если проверять только тех, кто, несмотря на наличие таких родственников, все же поделает прильнуть к лону науки… Во-первых, часть выберет науки, с обороноспособностью страны непрямую не связанные. А те, кто все же будет в эти области ломиться – этих вы сможете проверить гораздо тщательнее. И тех, против отчисления которых преподаватели наши возражать будут – а их, поверь, у нас не так уж и много.
– Ну, это вообще-то верно… но ты списки-то смотрела?
– Смотрела. И скажу так: увидела я в них чуть ли не половину троцкистов, действительных или потенциальных.
– А…
– Нам что, велели национальные чувства отдельных товарищей беречь или о сохранении гостайны беспокоиться? Лично я предпочитаю беспокоиться о гостайне, а на тех, кто начнет верещать о национальных чувствах, обратила бы особо пристальное внимание. Есть мнение, что верещание это будет из-за границы финансироваться.
– Ну ты и…
– Старуха. Которая много пожила, многое увидела и поняла. И очень много узнала про то, как научные тайны воровать: сама этим непрерывно занимаюсь. Но я-то ворую их на пользу Советскому Союзу… Знаешь же: есть разведчики, которые иностранные тайны для нас разведывают, а есть шпионы, которые только против нас и замышляют.
– Ладно, уговорила, ты тогда дальше разведывай, а я шпионами займусь. Мне теперь штат уже выделили, еще трех человек дали – вот они пусть факультет и почистят.
Поначалу к деятельности представителя НТК на факультете преподаватели отнеслись более чем настороженно, но уже через месяц настороженность эта пропала. Более того, все чаще «профессура» стала обращаться к товарищу Тихонову с просьбами «отдельно проверить» некоторых студентов. Просто потому, что все увидели очень положительный результат работы первого отдела: «безобразия», учиняемые студентами, полностью прекратились, а то, что любые попытки хоть как-то дискредитировать преподавательский состав пресекались исключительно жестко, вызвали глубокое уважение. Потому что все прекрасно помнили, что на факультете творилось еще пару лет назад: те же рабфаковцы могли профессора и из аудитории выгнать просто потому что в ней им «позаниматься» захотелось, а «партназначенцы» при любом в их сторону замечании – даже если профессора просили их все же больше времени уделять учебе – немедленно писали на преподавателей жалобы в городские парторганизации, и разбирательства с партийными начальниками – даже если они и не приводили к увольнению, нервы людям портили изрядно. А теперь если студент писал жалобу на преподавателя в партком, его просто пинком из университета изгоняли, причем неважно, обоснованной была эта жалоба или нет.
Правило товарищ Тихонов установил простое: не нравится тебе, что делает преподаватель – иди к товарищу Тихонову и жаловаться. Поскольку жаловаться следует исключительно «по инстанции» – а на физмате именно он представлял собой «высшую инстанцию». Впрочем, студенты быстро заметили, что Валентин Ильич к жалобам относится вполне себе серьезно, разбирает из по сути и – если преподаватель был неправ – то они проводил «воспитательную работу»и среди этого преподавателя. А если неправ был студент, то студент этот, по крайней мере, получал подробнейшее разъяснение в чем именно он был неправ – и, чаще всего, иных репрессивных мер к студенту не применялось. А если жалоба касалась не преподавателей, а других студентов…
В особенности такими «жалобами» отличались именно «партназначенцы», которые на факультет большей частью брали уже «сверх штата» и которые знали, что если к третьему курсу поток будет студентами укомплектован, то именно они (просто из-за низкого уровня знаний) будут отчислены. Вот и стремились «расчистить поляну» – но оказалось, что теперь у таких студентов возникли действительно серьезные проблемы. Потому что Валерий Ильич таких жалобщиков отчислял исключительно по одному-единственному основания: «за антисоветскую деятельность». Что чаще всего приводило к тому, что и родственники таких «товарищей» серьезно получали «по партийной линии»: все материалы по такому отчислению Тихонов немедленно отправлял в том числе и в горком партии. И не только в горком…
Так что Вера смогла спокойно заниматься «чистой химией» – ну, с некоторыми сугубо «побочными» занятиями, и ее почти никто не трогал. До определенного момента никто не трогал, даже, походе, Валериан Владимирович о существовании «очень молоденькой Старухи» забыл. Но, как оказалось, забыли о ней далеко не все: двадцать четвертого декабря ее снова нашел товарищ Тихонов и, отведя в сторонку, тихо сообщил:
– Старуха, в понедельник в восемь утра тебя ждет начальник НТК. И явка тут строго обязательна, уклониться можно только в случае смерти… да и то в этом я не очень уверен, – решил пошутить он чтобы слегка «разрядить обстановку». Я за тобой в семь заеду…
Глава 17
Жизнь Лаврентия Павловича резко изменилась в начале лета двадцать седьмого года, когда приехавший в Грузию «на отдых» товарищ Сталин решил ознакомиться с работой секретно-оперативной части ГПУ. Ознакомился, а затем, уединившись с начальником этой части в его кабинете, сделал товарищу Берии довольно странное предложение:
– Лаврентий Павлович, у вас, как я заметил, дело поставлено не просто хорошо, а великолепно. По крайней мере с секретами здесь уровень работы ведется на высоте. Я не просто так пришел вас похвалить: у нас в Москве тоже возникла проблема с сохранением определенных секретов, и было предложение пригласить вас на организацию такого дела. Как я понял, ваши заместители тоже дело свое знают… вы пока передайте все дела тому, кого считаете лучшим, а через неделю со мной поедем в Москву. Да, заранее предупредить хочу: неволить вас мы не собираемся, но прежде чем вы примите решение принять наше предложение или нет, сам, безусловно, нужно будет ознакомиться с задачами предстоящей работы.
– Если партия считает, что…
– Тут вот какое дело: партия как раз ничего не считает. Партия даже
