заметить этого. Арсен должен был оглянуться, хотя бы из любопытства… Елена смотрела им вслед до тех пор, пока они не скрылись за углом пятиэтажного дома. Лишь в последний момент она успела заметить, как женщина обернулась назад, коротко взглянув на нее, затем положила руку на плечо Арсена, слегка пригнув к нему голову.
Резкая боль внизу живота заставила Елену выйти из оцепенения. Держа огурцы на весу, чувствуя нелепость этой позы и ее несовместимость с тем, что только что случилось, она повернулась и почти побежала, чтобы поскорее добраться до дома.
Уже войдя во двор, она обостренным чувством догадалась, что в доме кто-то есть. Елена остановилась, расслабившись на радостях, прислонилась к шершавому стволу тутовника и улыбнулась: тот мужчина был не Арсен! Отдышавшись, придав лицу обычное беспечное выражение, она шагнула к дому, толкнула дверь и остановилась на пороге с нарастающим удивлением: дверь была заперта. Переложив огурцы в левую руку, она хотела достать из сумки ключ и тут услышала негромкий голос, окликнувший ее из глубины двора:
— Елена!
Елена быстро обернулась.
— Мама!.. — приглушенно вскрикнула она, падая в объятия Екатерины Васильевны, сидевшей в тени за кустами отцветшей сирени, поэтому Елена, войдя во двор, ее не заметила.
Через несколько минут, когда закончились первые поцелуи, первые слезы и расспросы, они уже сидели рядышком на стульях и молчали, не решаясь начать разговор, который не мог не быть трудным для обеих.
Про Арсена до сих пор, как ни странно, мать ни разу не спросила. Час назад Елена обиделась бы на это, как когда-то обиделась на брата Дмитрия только за то, что тот не назвал Арсена по имени. Но сейчас она была только рада, что мать ни о чем не спрашивает. Она просто не знала бы, что ответить. Не говорить же, что видела его с другой женщиной. Поэтому Елена сама стала спрашивать про отца, про Диму, про соседей, про подруг. Екатерина Васильевна отвечала чуточку подробнее, чем было надо. И Елена поняла, что она тоже оттягивает трудный разговор, то ли щадя ее, то ли боясь испортить первые минуты встречи с дочерью.
Когда оттягивать стало невозможным, Елена первая шагнула навстречу неизбежному.
— Ты легко нас нашла, мама?
— Легко, у меня же адрес на руках, — ответила мать и, как бы соглашаясь с Еленой в том, что разговора не избежать, спросила: — Ты чего-то боишься, Лена?
— Боюсь? С чего ты взяла, мама?
— Не знаю, Леночка, наверное, мне показалось, — ответила мать. — А Арсен на работе?
— Нет, мама, он… он уже больше трех недель не работает, — отчеканила Елена, сама удивившись, насколько естественно прозвучал ее голос.
— Не работает? Как не работает? На что же вы живете?
— Нам хватает, у нас даже сбережения есть кое-какие, откладывали с его зарплаты. Он хорошо зарабатывал.
— Постой, я ничего не понимаю, зачем же он ушел с работы?
— Это я его заставила уйти… Я не могла иначе. — Елена рассказала про несчастный случай в каменном карьере. Мать недовольно пожала плечами.
— Ничего не понимаю. Или ты ненормальная, или…
— Просто я боялась за него! Если бы ты знала, мама, сколько он перенес за это время…
— А ты? — перебила ее Екатерина Васильевна. — А сколько ты сама перенесла?
— Он больше перенес. Я ведь догадываюсь. Дима многое тебе рассказал… Ты знаешь, мама, иногда мне и самой кажется, что я приношу ему одни несчастья. С тех пор, как мы поженились, вся его жизнь пошла вкривь и вкось.
— А у тебя?
— Что у меня?
— Счастья, говорю, выше головы?
— Мне хватает. Большего и не хочу. — Поймав короткую усмешку на губах матери, она добавила спокойно, без нажима: — Я знаю, ты мне сейчас не веришь. И я, наверное, не смогу тебя переубедить… Но понимаешь, мамочка, если бы я встретила счастье, которое было бы больше моего, я и призадумалась бы. Но мне мое ни с чем не сравнить. Может, поэтому и говорю, что мне хватает. Я не обманываю себя и тебя не убеждаю. Поверь мне, мама. Дима тогда уехал, так и не поверив. Но он, по крайней мере, старался понять, а ты…
— Я тоже стараюсь, дочка, — с тяжким вздохом перебила Екатерина Васильевна. — Но мне труднее, чем ему. Я — мать. И я вижу, что моя дочь, моя кровь, в муках выхоженное дитя, приносит себя в жертву ради человека, который… — Она запнулась. — Боюсь даже сказать… который не заслуживает ее.
Елена подумала немного, затем продолжила:
— Мамочка, милая, разве ты не жертвовала ради папы?
— Ну при чем тут я? У нас было совсем по-другому.
— Да ты однажды мне рассказала, что не любила папу, когда выходила за него, — напомнила Елена. — Просто послушалась родителей и вышла. И ничего, жили дружно и даже меня с Димой родили…
Екатерина Васильевна насторожилась.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. Просто я люблю своего мужа, вот и все.
Мать недоверчиво покачала головой.
— Ох, Ленка, Ленка… Да ведь рано или поздно, но любовь кончается. У всех она кончается. И что тогда тебе останется? Ворох забот, дети, грязные пеленки, скитание по чужим углам, материальная нужда, конца которой я пока не вижу? — В голосе матери прорывался еле сдерживаемый крик. — Ну что? Ответь же!
— Мама, ну не все всегда так будет! Когда-нибудь все устроится. Только не надо себя пугать. И меня не надо. Я ведь все равно не пугливая. — И уже шутливо добавила, чтобы вызвать у матери улыбку: — Бабушкины гены передались мне, минуя тебя! Не веришь? А ты вот смотри: она меня валит, а я…
— Кто тебя валит? — не поняла Екатерина Васильевна.
Елена засмеялась.
— Ну, не знаю, кто — жизнь, а может, и судьба, что ли… Валит, а я встаю и иду наперекор судьбе. Она опять валит, а я опять встаю.
У Екатерины Васильевны на глаза навернулись слезы.
— У вас, значит, с нею такая игра.
Елена перестала улыбаться. Она не ожидала, что ее бодрая шутка обернется своей же противоположностью.
— Ну, мама, ну при чем тут игра, мама…
— Девочка моя родная, но ведь у любой женщины должна быть опора!
— Господи, так ведь Арсен и есть моя опора!
— Хороша опора. Больше трех недель болтается без работы, а жена на седьмом месяце спину гнет за него!
— Мама!..
— Нет, девочка моя, не он тебе опора, а твое… ну, и не знаю, как назвать, умение терпеть, что ли.
— Любовь требует терпения, мама, — отозвалась Елена с шутливой назидательностью. — Без него, наверное, любви не бывает.
— Выйдет срок — и любовь кончится. Вот чего я боюсь.
— Не надо
