касание!
— Все, — Амрас сполз на пол у кровати, привалился к ней, чувствуя, как шуршит под щекой набивка постели.
Он потом их разбудит, вот этих троих на полу, и прогонит в постели за стеной.
Вот только посидит ещё немного…
Глава 11
Хлеб был желтоватый. Но настоящий пышный хлеб, а не лепешки. Круглый и с корочкой по бокам.
Донна немного осунулась после их похода, но при том была бодра, распрямилась, и глаза ее блестели. Вчера она принесла чистого полотна на повязки и без спроса забрала грязное, а сегодня вернула стираное. И хлеб в корзине, ещё теплый. Вряд ли она знала, что у их народа женщины пекут хлеб для близких.
Есть не хотелось, и короткий голод был бы полезнее телу, чтобы раны зажили быстрее. Но устоять Маэдрос не смог — отломил кусок от теплого бока. Корочка захрустела. Хлеб пах иначе, чем в прошлом, и это помогло просто радоваться ему и чувствовать мягкий вкус, а не проваливаться в воспоминания.
Они здесь и сейчас. Жаркий день, несмотря на позднюю осень. Нагретые доски пола пахнут деревом и пылью. Корка свежего хлеба хрустит на зубах, теплый запах печева заполняет все вокруг. Громкие голоса под окнами.
— Как отблагодарить тебя? — Маглор снова возник неожиданно, даже не скрипнула лестница. Он принес ещё два кувшина воды. Намочил кусок ткани и сменил высохший на лбу Куруфина: у того был жар.
— Нам в радость, — сказала она. — На душе легко стало. Что ещё надо, только говорите.
— Время подумать у нас теперь есть, — фыркнул Келегорм. Он тоже раскраснелся — потратил столько сил, что раны теперь заживали медленно и все сочились сукровицей. Сам протер лицо ещё влажной тряпицей.
— Подумать это само собой, — кивнула Донна. — И о том, что теперь есть место, где вы не чужие, тоже подумайте. Вам что на запад, что на восток, все сначала начинать. Так почему бы и не здесь? Приглядитесь, опять же, к жизни здешней, — добавила многозначительно.
Маэдрос вспомнил карты обширных земель в книге, что он спас из пещерного дома. В них была на нескольких листах изображена вся страна, куда они попали — от одного океана и до другого. Территория Аризона, где они находились, казалось, была дальше всех от населенных земель — обширная, рассеченная реками сухая земля, к западу — плоская и пустынная до самых приморских хребтов, где отмечены были россыпью несколько городов, и подписано «Калифорния»; к северу — изрезанная каньонами и горными системами. Только на востоке, за степями и широкой рекой, карта показывала обширные населенные пространства — то самое Восточное побережье. И все это находилось невероятно далеко, в тысяче миль отсюда и далее. Оставалось лишь уточнить, насколько.
— Далеко вы отовсюду, — вступил Маглор.- Ты говорила, что через вас идут переселенцы на запад. Сколько им ехать?
— До Калифорнии восемьсот миль, а лошадь, если что, делает шагом четыре мили в час, — сказала Донна. — По прямой добирались бы за три недели. Но на запад дорог нет, надо пересечь горы на юг, спуститься и идти южной дорогой через пустыню. Как вы сами-то пришли?
— А что же ты теперь? — спросил Маэдрос вместо ответа.
— Мне одной на ферме нелегко. То ли зазвать Нэн к себе и вдвоем управляться, то ли наоборот, остаться у нее здесь. Сдать бы ферму хорошим людям… — она посмотрела на Маэдроса прямо и строго, словно оценивая. — Конечно, если нет, то я всегда могу продать ее Берту, все равно не пропаду.
— Благодарю, — сказал Маэдрос серьезно. Донна была не первой, кто интересовался их замыслами на будущее, но она первая почти открыто предложила им остаться.
Что же, об этом стоило поразмыслить.
Снова заскрипела лестница, и Старая Нэн ввалилась в дверь, тоже с корзиной в руке. От нее шел запах другой выпечки, похожий на медовую. Повязка на голове Нэн топорщилась и просила перемены, но настойчивую женщину это не смущало.
— Пит вам тут белых сладких булочек передает, — она радостно грохнула корзину на маленький стол. — А точнее, жена ему велела передать и не жадничать. Как поживают мои прекрасные юные кавалеры? Только посмейте умереть, я буду рыдать и целовать ваши хладные лица в гробах!
— В гробу — все, что угодно, — согласился Келегорм, блеснув зубами. Нэн захохотала, Амрод зафыркал и даже Куруфин улыбнулся, но осекся, зажимая рану ладонью.
