отвечать вопросом на вопрос!»
– Допустим, а что?
– Хорошо играешь?
– Ну ничего так.
– Придётся тебе на обратном пути с Горынычем в карты сыграть. Он очень азартный и везучий к тому же, но обыграть его можно.
– Мне ставить нечего. Сказала же, кошелёк забыла в…
– Горын на деньги не играет, – перебил меня Аргиз, – только на предметы и желания.
– На что же мне играть?
– Ставь на меня.
– Не боишься, что проиграю?
– Не боюсь, госпожа. Этернель проигрывал тебе постоянно, а лучше профессора в карты никто в Нави не играл. – Аргиз перемахнул небольшую розовую речку и прибавил ходу.
* * *
Долго ли, коротко ли… Я потеряла счёт времени. Если не смотреть на наручные часы, день от ночи под землёй не отличить. Покачиваясь на высоком коне, запутав руки в густой гриве, временами впадая в оцепенение с открытыми глазами, я видела сны. Они проносились фантастическими видениями, но казались до жути реальными.
Мне снился остров с обрывистыми сахарно-белыми берегами, бескрайняя синь моря. Белоснежные лошади камаргу скакали у кромки воды в пене морских волн; на известняковых склонах росли душистые фиолетовые фиалки колдовского барвинка; давно вымерший странствующий голубь летел низко над деревьями в шумное гнездовье; из столетнего густого леса на лужайки, густо поросшие колокольчиком рапунцелем, люпином и дикой двузернянкой, выходили стада чёрных и бурых туров; качались на продувном косогоре корабельные янтарные сосны; речка несла к обрыву известково-молочные воды; шли на водопой невиданные звери; незнакомые птицы пробовали голос, раскачиваясь на ветках диковинных растений.
Аргиз фыркнул, звонко ударил серебряной подковой о камень, и я очнулась.
Огляделась и вздохнула.
Картина не изменилась. Розовый свет по-прежнему мягко струился от ручейков, протекавших тонкими сосудами по дну подземелья. Вокруг те же нудные скалистые стены, надоевшее мерцание драгоценных камней, и гробовая тишина.
Холод сменился удушливой жарой. Снизу из тёмных пещер наползал серый туман и стелился по дну тонким, дырявым покрывалом.
«Добро пожаловать в преисподнюю!»
Я тронула гриву Аргиза:
– Скоро уже?
Конь кивнул и встал.
– Приехали. Дальше иди одна, я здесь подожду.
«Куда идти-то?»
С трудом сползла с крупа лошади, неуклюже плюхнулась на сырую землю, и змейки тумана завертелись вокруг ног маленькими тайфунами.
– Иди в ту дверь, – подсказал Аргиз.
Я пригляделась к стене, на которую он указывал, и заметила еле заметную в полумраке расщелину, плотно закрытую полукруглой низкой дверцей.
– Отец там?
– Да, госпожа.
– Мне бы факел…
– Там светло. Иди, я посторожу вход от гномов. А то запрут ещё – с них станется.
– Не знала, что здесь кроме нас есть ещё кто-то живой… Я думала, Горын всех слопал, даже червей не видно.
– У Горына с гномами уговор: те не таскают золото и алмазы на землю, охраняют клады, а за то Горын их не трогает. К тому же они ему родня, хоть и дальняя.
«Час от часу не легче!»
Сомневалась я недолго.
– Иди, коль пришла… Двум смертям не бывать, а одной не миновать, – утешил Аргиз.
Он ещё что-то сказал, но я уже не видела его мыслеобразов – полукруглая дверь плотно затворилась, и наступила тишина.
В тишине потрескивали на влажной стене жёлтые факелы. С известково-белых сталактитов под волнистыми сводами пещеры капала прозрачная влага. Сразу от двери спускалась крутая лестница, скользкая и неровная. Держась за стены, я пошла вниз по кривым ступеням, стекающим вниз спиралью, подобно раковине моллюска. С каждым шагом проход становился всё уже, и я испугалась – если лестница сузится ещё сантиметров на десять, дальше мне не пройти.
Но на счастье, спираль оборвалась широкой прогалиной: желтоватым гротом, посредине которого в свете факелов блестело чистое, как слеза, озерцо воды. У самой его кромки на плоском белом валуне стояло небольшое ведёрко, наполненное до краёв. Редкие капли падали в середину со звонким всплеском, гулко разносившимся под сводами грота.
Рядом с озером из каменного пола торчал остов огромного окаменевшего дерева. Мощные корни-подпорки вздыбили каменное дно доисторического болота. Теперь лишь глубокие борозды и странная структура камня, похожая отдалённо на кору пальмы и кожуру ананаса, напоминали, что на этом месте двести миллионов лет назад рос лес могучих сигиллярий.
Я протиснулась через лестничный проём и огляделась.
Пусто. Отца нет. Нет ничего, кроме озерца, дерева и ведра с водой. Дышать стало легче – чувствовался избыток кислорода. В жарком воздухе не ощущалось запаха гнили, тления, плесени. Свежие струи сквозняка чуть шевелили волосы. Пещера напоминала место упокоения – тихое, спокойное, вечное.
Стараясь ступать как можно тише, я подошла к окаменевшей сигиллярии. Ствол, обломленный посередине, в обхвате достигал пяти метров. Окаменевшие, опавшие миллионы лет назад листья-иголки лежали под ним плотным узорчатым ковром. Я провела пальцами по гладкому камню и отдёрнула руку. Огромные насекомые, застывшие разом в миг катастрофы, вероятно, пытавшиеся укрыться на дереве, плотно закрыли трещины в коре.
Я вспомнила свой давний ночной кошмар.
Иногда мне снился остров, но не ослепительно-белый, а тёмный, ночной, в мороке тропического рая.
Одна в огромном доме, в спальне, укрывшись до глаз махровым одеялом, я тщилась не замечать гигантских насекомых, совокупляющихся и пожирающих друг друга за призрачно-тонким москитным пологом. Свет настольной лампы не пугал полчища сколопендр, разноцветных, ужасающего вида пауков, летучих мышей, раскрывших перепончатые, когтистые крылья в тёмных углах под потолком, и прочей насекомой нечисти, от вида которой страх быть съеденной заживо накатывал скользкими, липкими волнами, и ноги холодели в экваториальной жаре, как на осеннем московском ветру.
Воображение рисовало картину одну страшнее другой. Казалось, что мерзкие твари со стен и потолка, стоит мне заснуть и случайно приоткрыть во сне хрупкий покров, только того и ждут, чтобы проникнуть под одеяло и там продолжить звериное совокупление и ненасытную трапезу.
Но это был всего лишь сон…
С опаской взглянув на окаменевших опасных тварей, я отошла на шаг и повернувшись к дереву спиной, приблизилась к валуну с ведёрком. Снаружи поверхность ведёрка была покрыта тёмным слоем патины, а внутри, под толщей воды, оно ослепительно сверкало.
«Серебро!»
В отражении, потревоженном всплеском капли, появился зыбкий силуэт лица, и я резко обернулась.
На обратной стороне дерева, прикованный к камню за руки и за ноги двенадцатью цепями, висел мой отец! Я, вскрикнув, бросилась к нему!
Бедный пленник висел неподвижно, опустив на грудь голову. Тройные цепи паучьими сетями растягивали руки над головой и худые лодыжки. Рыжеватые с седыми широкими прядями, отросшие ниже плеч волосы закрывали бледное лицо, в курчавой до пояса бороде блестели мелкие бисеринки влаги. Влага покрывала суконный, длинный подкольчужник, худые руки, исхудавшую, жилистую грудь в распахнутом вырезе коты.
Я
