весьма скверного содержания, слился в бездонную пропасть порно, в которой никогда не найти пометки того, что видео было снято незаконно и что участница того видео теперь должна расплачиваться за эту паршивую популярность. Но куда ужаснее то, что к осени Адрия привыкает смотреть на этот ролик как на что-то нормальное, обыденное. То, что должно было случиться.
Так же она реагирует, когда обнаруживает на своем шкафчике в первую неделю учебы лаконичное «шлюха», выведенное черным маркером. Адрия не утруждает себя даже тем, чтобы попытаться стереть надпись, – лишние пять минут позора и никакого смысла. Она глядит на надпись секунд пять, не мигая, а потом распахивает шкафчик, достает нужные вещи и захлопывает дверцу так, чтобы ни один старшеклассник в коридоре не подумал, что дурацкая надпись способна ее расстроить. Поймав взгляд пары придурков рядом с собой, она демонстративно вскидывает вверх руку с выставленным средним пальцем и уходит прочь.
С этой надписи и с этого среднего пальца начинается ее выпускной год.
И с пацана, который сейчас скулит в ее руках, а через несколько лет приведет другую девчонку к точке невозврата, и может быть, та девчонка окажется не такой упертой, как Адрия. Может быть, она захочет сдаться и шагнуть в пустоту, потому что насильственное внимание не смыть с себя и не стереть.
Адрии будет все равно, что с той девчонкой, и она никогда не узнает ее истории, но в настоящий момент, наматывая на кулак галстук мальчишки, она чувствует, что мир не так обречен. Если у таких, как Адрия, есть сила, то почему ею не воспользоваться?
– Мамочка наверняка приговаривает, что ты у нее самый лучший, да?
Роудс толкает пацана, прокладывая дорогу к стадиону прямиком по лужам.
– Я все ей расскажу! – Пацан цепляется за соломинку, но быстро понимает свою оплошность.
– Уже не такой крутой, посмотрите! Побежишь жаловаться мамаше?
– Нет! – фыркает он. – То есть да! Отпусти меня, ты сумасшедшая!
– А ты, – Адри рывком разворачивает его к себе, отчего пацан едва не теряет равновесие. – Маленький ублюдок, которого никто не будет искать. Твои друзья сбежали, а мамаша только обрадуется, что не придется забирать тебя, сопляка, из школы. Боишься подвалов, а? – Она нависает над ним угрожающе. – Я знаю один. Говорят, там водятся крысы и черт знает что еще. Говорят, когда они голодные, то могут обглодать человека заживо. Как тебе такое, паршивец? Весело? Почти так же весело, как унижать слабаков, да? – Адрия злорадно ухмыляется: – Может быть, к тому моменту, когда тебя найдут, уже ничего и не останется. Крысы под стадионом огромные.
Когда она договаривает, мальчишка уже глотает сопли. Адрия не видит слез, потому что ливень, не прекращаясь, льет стеной. Да и волнуют ли ее чужие слезы?
Удавка на шее не дает пацану вырваться, но он больше и не пытается. Только с ужасом глядит на стадион, и Адрия впитывает нутром весь этот ужас, каждую драгоценную секунду чужого осознания собственной слабости и беспомощности. Чужой страх очаровывает.
Пока ее не прерывают.
– Адрия!
Знакомый голос настигает со спины.
Адрия оборачивается и чертыхается. Встречаясь взглядом с худощавой фигуркой в той же дурацкой форме и с тем же форменным галстуком, она нервно скалится. Этого не хватало. Сколько они не виделись? Месяца три? Четыре? Целую вечность назад, в той жизни, которой не было?
– Что ты здесь делаешь, Итан? У вас с братом чертов талант выскакивать из ниоткуда.
Итан хмурится, медленно переводя взгляд на своего давнего обидчика в руках Адрии и произносит серьезно:
– Эмили убежала от них, а потом сказала, что какая-то старшеклассница догнала Марка. Путем недолгих размышлений я заключил, что это ты.
Адрия не моргает, глядя на Итана сверху вниз, пытаясь понять, что этот нелепый мальчишка делает под проливным дождем посреди улицы и что ему нужно. Какое ему дело до того, что сказала Эмили, и того, кто прижучил их обидчика? Какое ему дело до Адрии? Она скалится, не находя ответов:
– Уходи, Итан.
Адрия разворачивается обратно к стадиону, но голос Итана преследует ее:
– Тебе стоит отпустить его, это неблагоразумно.
Роудс не оборачивается. Только застывает, несколько секунд глядя в пустоту и пытаясь осознать его слова. Пока его слова горечью оседают на слуху, Адрия даже не думает выпускать из рук галстук.
– Неблаго… что? – вспыхивает она. – Этот выродок шпынял тебя, как щенка, в ста метрах отсюда, и ты говоришь мне про благоразумие? Или я все пропустила, и вы вдруг стали лучшими друзьями?!
Худощавая фигура смело выступает вперед:
– Марк мне не друг, Адрия, но не обижай его. Пожалуйста.
Внезапно раздражение и бессмысленность происходящего одолевают Адрию, поджигают ее изнутри, разгораясь синим пламенем. И она так не хочет обжечь Итана, потому что он единственный во всей этой истории, кто не заслужил боли. Кто должен вырваться из этого порочного треугольника и никогда больше не ступать в него. Кто заслуживает жить своей жизнью, мечтать о небе, а не грохаться на землю каждый раз, когда наивно полагаешь, что можешь встать. Потому что тебя непременно утянут вниз.
Итан заслуживает большего.
– Уходи!
– Я не могу уйти, я должен остаться, – серьезно заявляет мальчишка, и Адрия взрывается.
– Если я отпущу его сейчас, через годик ты найдешь себя запертым в кладовке или, чего хуже, опущенным в унитаз. Будешь все классы собирать свои учебники по коридору, а потом стирать унизительные надписи в тетрадях. Этого хочешь?! – рычит она и злобно встряхивает растерянного парнишку в руках. Ей так хочется сказать больше про тех, кем становятся пацаны вроде этого, сказать, как больно они способны сделать, когда наберутся гонора, созреют, окрепнут и смогут уверенно стоять на ногах. Улыбаться нахально, шутить в лицо, подыгрывать тебе, позволяя думать, что ты можешь их обыграть. Какими ужасно уверенными они себя чувствуют, когда наконец вырывают свою победу. Победу, которая принадлежит им по праву.
Адрия хочет сказать так много, но молчит. Потому что не поймет Итан, не поймет пацан рядом с ней, не захочет понять она сама.
– Он уже испуган и вероятно извлек жизненный урок, – рассудительно выговаривает Итан, и Адрии вдруг вновь кажется, что он куда взрослее и мудрее ее даже в свои десять лет. Что он знает, что его ждет, и с холодной решимостью принимает это. Как монах, который принимает обет молчания и больше никогда не пожалуется о своих невзгодах. Как странник, который отправляется в путь не потому, что ищет приключений, а потому, что этот путь – единственное, что у него есть, что ему предначертано и уготовано.
