собираются ручьем у подбородка, впитываются в школьную форму. Адрия не чувствует злости, ярости или того знакомого забвения, что граничит с аффектом. Ничего. Лишь налет раздражения, угольной сажей оседающий на ее сердце. Невидимая сажа мажет грязной чернотой пальцы, остается отпечатками на белизне чужой рубашки. Чернота и ливень, который усиливается, стоило только Адрии содрать с пацана дождевик и отдать на растерзание непогоды.
Мальчишка едва ли сопротивляется, только часто моргает, стряхивая капли с глаз, и пятится.
– Я предупреждала тебя, – спокойно выговаривает она, перехватывая пацана за цветастый галстук, который вмиг промокает и висит в руке Роудс неприглядной тряпкой. Ей никогда не нравились школьные цвета – эта обманчивая принадлежность к какой-то единой касте, в которой на самом деле нет никакого единства. Только жесткая иерархия, нерушимый порядок, присущий каждой чертовой школе, в которой оказывалась Адрия. Зачарованный треугольник: агрессор – спаситель – жертва.
Все роли известны заранее. Все сценарии расписаны. Она выучила эти сюжеты так давно, что забыла, что бывает что-то кроме.
– Я не трогал Лайла! – брыкается пацан. Адрия морщится, услышав знакомую фамилию, и только сильнее затягивает в руке галстук. – Клянусь, не трогал!
Бесконечный ливень, льющий третий день, становится единственным свидетелем того, как десятилетний мальчишка взвизгивает на задворках стадиона, а Адрия Роудс нависает на ним мрачной тенью. Все остальные живые свидетели удирают, как только Адрия настигает их угрозой из-за угла стадиона. Эту компанию Роудс узнает сразу – те же дебильные шуточки и алчущее желание самоутвердиться за чужой счет. Типично. Но именно эти пацаны несколько месяцев назад третировали Итана совсем неподалеку, и именно из-за этих пацанов Адрия оказалась втянута в историю, сюжет которой разошелся по интернету с сотнями комментариев.
Адрия не злится, нет. Всего лишь хочет показать, что существуют другие роли.
На этот раз их жертвой стала девчонка в нелепом сарафане под разноцветным зонтом. Сбежав посреди урока, Адрия застала лишь конец скверной сцены – как девчонка начинает плакать, и капли дождя мешаются со слезами, как яркий зонт уже катится по лужам, и она бросается за ним следом, а три пацана из-под дождевиков тычут в жертву пальцем и хохочут. «Какая же ты неуклюжая, Эмили, сама виновата». Адрии не нужно видеть фееричное начало, чтобы сопоставить факты, ведь это постановка длиной в ее целую жизнь, с теми самыми ролями и сюжетами, что давно ей известны.
Только с той разницей, что теперь напасть на нее саму сложно, а выбор «вмешиваться или нет» уже не имеет значения.
Промокшая насквозь, с подтеками черной туши под глазами и нарастающим раздражением внутри, она нагоняет их уже за углом. Они бросаются врассыпную, когда понимают, что привычные роли больше не работают. Что слабым звеном вдруг могут оказаться они сами. Адрия успевает ухватить идейного зачинщика за дождевик прежде, чем он трусливо смоется прочь, оставив позади любые последствия. Когда Роудс буквально сдирает с него дождевик на хлипкой застежке, пацан уже не думает бежать, только растерянно пялится на оборванную вещь, наверняка прикидывая, как сильно влетит дома. Адрия успевает воспользоваться замешательством, чтобы ухватить мальчишку покрепче.
– Мне теперь что, перед тобой раскланяться? В чем твоя проблема, паршивец? – продолжает она и встряхивает его снова. Пацан, наконец, поднимает на нее взгляд, полный осознания того, что его поймали почти на месте преступления. Адрия наседает, и в глазах ее сверкают молнии. – Мамочка залюбила до смерти, или папаша научил, что «бьет, значит любит», а?
– Н-не знаю, – голос пацана содрогается, точно под внезапным порывом ветра. Вряд ли он вообще понимает, о чем речь. Вряд ли от него требуется понимать, о чем речь, потому что Адрия не ждет ответов.
– Хочешь поиграть в самого крутого, да? – рычит Роудс в его лицо. В ее голосе столько презрения, что хватило бы на всю школу. Хватило бы на долгие годы, которые она была гонима, нелюбима и презираема. Но даже несмотря на эти годы, из-за таких, как этот пацан, она вновь и вновь оказывается той девчонкой в вымокшем сарафане. Только Адрия отличается от той девчонки тем, что никогда не лила слез, – она не позволяла другим увидеть обиды, чтобы они вдруг не подумали, что победили.
И пацан в ее руках больше не ощущает себя победителем. Он только фыркает, как нашкодивший котенок, и наконец-то пытается выбраться.
Адрия качает головой:
– Не-а, мы еще не закончили.
– Отпусти! Я расскажу предкам, учительнице!
– Чтобы все узнали, что тебя взгрела девчонка? Да ладно!
– Какого черта ты ко мне привязалась?! – Он дует щеки, поддавая гонору, и пытается оттолкнуть Адрию, но она только сильнее сдавливает галстук на его шее.
Лучше бы ему не дергаться, потому что день у Адрии не задался. День, неделя, месяц или год – что угодно.
– Помнишь, что я тебе обещала, паршивец? Если увижу тебя снова.
– Да я его не трогал! – верещит пацан, и голос его наполняется паникой.
Адрия не чувствует никакого облегчения от того, что хулиганы отстали от Итана. Ей уже давно нужно куда больше простого облегчения.
– Уже поздно, щенок, – огрызается она в его лицо и тащит пацана в сторону стадиона, уже не думая, чем все это закончится. Важно лишь то, что началось все и так скверно.
Начало учебного года в целом не сулит ничего хорошего. Адрия знает, куда она возвращается и какая черная дыра развернется вновь с ее возвращением в школу. В конце учебного года ей удалось сбежать от слухов, показного презрения и осуждения, которые преследовали ее вместе с видео, но едва ли она может сбежать от всей школы.
Летом, в свои редкие вылазки в город, она встречалась с одноклассниками, и те стыдливо отводили от нее взгляд, как от чего-то грязного, скверного или испорченного. Ребята посмелее недвусмысленно присвистывали вслед, сально оглядывали с головы до пят, будто увидели ее в новом свете, а ведь они действительно увидели многое. Но многое видели не только в школе. В очереди в супермаркете Адрия ловила на себе липкие взгляды мужчин постарше, осуждающее цоканье их жен, сальные намеки охранника. С конца весны она больше не чувствует себя одинокой – теперь взгляды преследуют ее всюду, издевки становятся более наполненными, потому что у них появляется новый повод. В Рочестере чуть больше десяти тысяч жителей, и не нужно ничего, кроме доступа в интернет, чтобы одна конкретная девчонка, которую не так уж сложно узнать, обрела популярность. В сочетании с фамилией, которая и без того известна многим в городе, эта популярность быстро набирает обороты. Становится насильственной.
Ролик разошелся по группам
