Аркадия.
— Что вы там возитесь⁈ — возмущенно поинтересовались снизу, и мама суетливо спустилась с лестницы, соглашаясь и оставляя детей одних.
— Ты охренел — болеть⁈ — бешено зашипел Филиппу в ухо архимаг справа, рывком помогая добраться до лаза с лестницей.
— Всю работу на нас решил взвалить⁈ — больно щипнула руку Аркадия слева.
— Чтобы немедленно сожрал что-нибудь из своих микстур! Немедленно! Не поверю, что их нет!
Филипп даже на верхней ступеньке замер, недоуменно глядя на брата с сестрой.
— Что зенками лупаешь⁈ Кто мои руны чуть подправил⁈ — тихо рычал на него Кеош.
— Ты кого воскресил, гаденыш⁈ — зло смотрела на Филиппа Арика.
— Я ч-чуть п-подстраховался, — дрожал зубами от озноба Филипп, ощущая босыми ногами холод дощатого пола.
— Урод, ты зачем резонатор силы вплел⁈ — ярился на него Кеош, кое-как сдерживаясь, чтобы не скинуть названого братца в чердачный лаз.
— А вдруг она начала б-бы пить с-силы из меня через зомби?.. Р-резонатор н-нарушит т-тонкую связь…
— А широкую — усилит! Она должна была пить силу от Луны, дурень! Без резонатора! У нас теперь в бабках архимаг!
— О как… — опешил Фил.
— С кучей жизненных сил, — вновь зло ущипнула руку Аркадия. — И энергии! И дел по дому!
— Т-так и уг-гомоните ее…
— Олух! Из-за тебя у нее природные блоки на разум!
— А с моим зомби — что? — спохватился Филипп.
— А он больше не твой зомби! — едко передразнил его архимаг и сплюнул в сердцах.
— Вы что там замерли⁈ — донесся ворчливый голос. — Мне что, самой подняться⁈
И Филипп с опаской посмотрел на подножье лестницы.
Он никогда не любил болеть — но в этот день ему даже понравилось. Теплая постель, пусть жесткая, но согретая жаром печи. Подушки с лебяжьим пухом, пахнущие чуть сыроватой тканью наволочек, забранных из неведомо каких тайников в доме. Горячая вода и еда. Но более того — истинное наслаждение Филиппу доставляли летающие по дому суматошными вениками Аркадия и Кеош.
Воистину, созерцание чужого труда — это куда интереснее, чем смотреть за игрой огня на ветру или мерно текущей водой, что бы там ни говорили древние философы! Тем более что кроме природных блоков на разум — у бабушки оказалась от природы тяжелая рука!
О, его брат с сестрой не были бы сами собой, если не предпринимали попытки увильнуть от работы, свалить на другого или отложить на потом — в конце концов, у брата с сестрой был широчайший опыт политической практики. Но там, в их успешном прошлом, не было строгой родственницы с мокрой тряпкой в руках, свистящей на замахе похлеще кнута.
В конце концов, Кеош пытался подлизнуться к бабушке, но способность разговаривать признали недостаточной загрузкой — и архимаг примолк, молча бросая гневные взгляды на Филиппы.
Аркадия же и вовсе изобразила простуду — но потом передумала, глянув, как больного братца пытаются удушить в кастрюле с отварными овощами, заставляя дышать горячим паром под плотной тряпкой.
Родители, впрочем, тоже не скучали — их поставили разбирать соседский дом и подготавливать пристрой к нынешнему — семья разрослась, площадей мало, а скоро грянут холода, и будет лучше топить печь под одной крышей. И отец, ставший как шелковый, трудился вместе с остальными, отмахнувшись от пришедших навестить собутыльников-приятелей. Казалось бы, выиграли себе неделю до ярмарки…
Но потом наступила ночь, вернулся рассвет, и Филиппу стало еще хуже. Снова —холодный пот, пропитавший простыню и одеяло. Вновь — будто засыпанные песком глаза. И еще — опять эта хмарь забытого сна, что прячется по углам сознания, и разлетается дымом, стоит напрячь память…
— Что с тобой? — смотрел серьезно Кеош тем утром, уловив мгновение, когда свидетелей не было.
— Болею. — облизнув растрескавшиеся губы, смотрел названый брат в потолок.
— Ты сдохнуть собрался? Почему до сих пор не принял алхимию?
— А может, я хочу сдохнуть? В рай попаду… — ухмыльнулся Филипп. — Да не напрягайся… Нет доступа к тайнику. Веришь или нет — мне плевать, — повернул он к старшему голову, чтобы взглянуть в глаза и отвернуться к потолку вновь.
— Почему?
Филипп глубоко вздохнул, неловко поднялся на выдохе и буквально стек вниз. Ощущая дрожь в слабых ногах, по стенке прошлепал до дверного косяка и привалился к нему.
Молча указал на процарапанную метку, что была на палец ниже его макушки.
— Расту, — ощерился он болезненной улыбкой. — Все твое зелье, — хрипло произнес Филипп.
— Зелье безопасно! — жестко отозвался брат.
— Испытывал на таких как я? — Пошатнувшись, темный прошел мимо него и кое-как забрался по лавке на постель.
На остатках сил повернулся на бок и укрылся одеялом с головой.
Хоть бы это действительно было зелье…
Его пытались лечить отваром древесной коры и мелких красных ягод; горячим козьим молоком и растиранием тела грубой тряпкой и обернутыми в ткань нагретыми камнями. Но лучше не становилось — вновь маетный день, полный слабости, и следом — отвратительная ночь, подъедающая остатки сил черно-серыми снами, которые не удавалось запомнить.
Потом пришел черед лечения какой-то кислой дрянью, от которой заложило уши. И еще варева из кореньев и трав, от которых Филипп проспал весь день — чтобы с головой ухнуть в очередной черный сон, и еле дышать с утра, пытаясь перебороть судорогу от холода, схватившую за глотку.
— Ну как ты? — подошла к нему Аркадия с кружкой горячей воды.
Вновь никого вокруг — мерный стук обуха топора с улицы, суета домашней птицы, выкупленной у соседки, и голоса бабушки, попрекавшей Кеоша за косорукость…
Аркадия выставила кружку на лавку, присела рядом с печью и с заботой уставилась на сипящего Филиппа.
Он молчал, глядя куда-то в сторону от нее, и пытался усилием воли вернуть хотя бы немного из недавнего сна. Уловить закономерность, знакомый облик в смутных и мимолетных образах. А тут — эта пришла… Мешает…
— Тебе надо попить, — указала сестра на кружку, поставленную рядом на лавку, не торопясь поднять ее и поднести к его обветренным от болезни губам. — Ну же.
Если бы у него были на это силы…
— И не такая она и тяжелая, — словно уловив его мысли, пожурила его Аркадия. — Ну же, братишка! Это ведь не металлический сундук, окованный рунными полосами!
Фил вцепился пальцами в простыню.
— Поэтому
