поддакнул архимаг. — И тот ритуал был тоже на двоих, — добавил он со значением.
— Значит, у тьмы был предатель, — проигнорировал Фил намек на темницу ангела.
— Раскаявшийся отступник, — поправил его Кеош. — Весьма вовремя и весьма разумно раскаявшийся.
— Интересно, что с ним стало потом.
— Его простили, как и было обещано.
— Я не помню такого героя, — повернулся к нему Филипп. — Не слышал его имени в хрониках и в поэмах. Не видел его портретов.
— Кто бы на его месте стремился к известности? — равнодушно пожал плечами старший.
— Или ты его убил, — бросил фразу Фил в тишину ночной поляны и холодно взглянул в очи предка. — Ведь так?
— Это был мой с ним договор, — тщательно выбирая слова, произнес Кеош, когда молчание стало откровенно гнетущим, — тьма не получила его душу. Он не попал в бездну. Это все, о чем мы договорились.
— Вечность чистилища.
— Он к тому времени натворил такое, что оставить его жить было невозможно! — жестко отозвался архимаг. — Не с тем грузом отнятых жизней и пролитой крови! Но у тебя нет такой обузы. Нет кровных врагов, нет надзирающих за нами церковных орденов, нет страха перед тьмой, что придет забрать силу, данную в долг! Хочешь легенд и стихов в свою честь? Хочешь портретов на стенах и громкого имени, которым назовут тысячи сыновей — отчего нет? Эта дорога сегодня открыта! Сегодня — и, может, еще пару-тройку дней, пока ты не ввяжешься в кровь и неприятности… — выпалив, громко задышал Кеош, переводя дух. — Или пока тебя не убьет Аркадия.
Фил только покачал головой, глядя на алеющие верхушки деревьев — то не рассвет пробивался на горизонте, а бликовал лесной пожар вдали. Вот и ветер доносит запахи горячей смолы и горелой хвои…
— Но если вся грязь и копоть, что была в моей крови и переродилась в потомка, зовущего себя Филиппом, станет препятствовать мне в меру сил и подлости… второго шанса я тебе не дам, — развернулся от него архимаг и скрылся в чащобе.
— Проводи до края леса и жди, — коротко бросил Фил зомби, оставаясь на месте.
Интересно, во времена последней темной башни — на что готовы были пойти люди, чтобы ее снести? Какими словами описывали эту готовность; что сулили героям и на что обещали закрыть глаза… Ведь тогда — один шаг отделял от победы и мира… От спасения миллионов жизней и их посмертия.
Филипп уселся на землю и оставался сидеть так долго, покуда отсветы пожаров не прошли стороной, а звезды вновь налились светом на черном небе.
Впрочем, неважно.
Рука Фила нырнула в пространственный тайник, скрывшись из обычного мира.
Легкий скрип камня о камень, слегка подавшееся от тяжести вперед плечо — и вот первый иссиня-черный каменный прямоугольник появился под ночным небом нового мира.
Филипп установил его на землю, слегка вдавив. Затем достал еще один каменный блок и установил рядом, слегка сместив один край. Потом еще один — рядом с предыдущим.
Один за другим. Пока камни новой темной башни не замкнули первый круг в ее основании.
Глава 21
Филипп заболел на следующее утро по возвращении из леса. Вернее, в тот момент казалось, что слегка простыл — так бывает, когда просыпаешься позже обычного, голова ощущается слегка тяжелой, а по ногам растекается легкое покалывание. Где-то на краю сознания царапало память хмурое марево сна, который не вспомнить — но был он недобрый, свитый из черных и серых полутонов, оставшихся холодным потом на спине — от него и проснулся.
Под чердаком, где он лежал, шумели посудой, а незнакомый, но крайне деловитый и ворчливый престарелый женский голос распоряжался и прикрикивал на кого-то.
— Получилось, — даже с некоторым недоумением отреагировал Филипп в тот миг, — Бабушка вернулась, — констатировал он невероятное, и попытался встать, чтобы убедиться самолично.
Тогда-то его и накрыло слабостью пополам с головокружением, а выступивший от незначительного усилия пот вмиг обернулся холодом, прострелившим в спину. И эта дрожь, стянувшая кожу, не унималась ни одеялом, свернутым вдвое, ни поджатыми к груди коленями.
Спохватившись, Фил потянулся к тайнику — но приглушенными от болезни почти до равнодушия эмоциями понял, что привычные действия не приводят ни к чему. Доступа нет — будто и не было никогда.
Замершее на вдохе дыхание обернулось лающим кашлем.
«Дотянулся⁈.. — билось в висках отчаяние, а разум клял самого себя, влезшего в один ритуал со старшим родичем. — Неужели я убил себя сам?..» — Слепила догадка о природе тех рун, которые он бездумно выписывал.
Но он же подстраховался, тайком сделав разрез на коже и украсив необычное полотно с изнанки… И он был нужен архимагу для ритуала! Ему же обещали прощение!.. Или это все — предлог, обман, затуманивший разум ложным успехом? И все усилия — зря⁈
А потом новая волна надрывного кашля, оставшаяся в ладони сгустком крови — и крик отчаяния застрял в сцепленных волей зубах.
— Нет, нет… — хрипел Филипп в потолок, пока внизу встревоженные кашлем родичи приставляли лестницу и суетливо пытались подняться. — Не сходится.
«Он никогда не допустит, чтобы я умер тут. — Жестко сжал Филипп губы, хрипло дыша и закрывая глаза. — Никогда — потому что умру, и моя душа попадет наверх — а он этого себе не простит. Если обвинить деда, тот поймет, что ангела под холмом нет — уловит изъян в логике и усомнится сам. Но что тогда со мной⁈».
Допустить простуду бренной физической оболочки Филипп мог вполне — холод леса и ветер могли сотворить всякое. Но даже лютая простуда не способна лишить тайника в изнанке мира.
— Сынок, что с тобой? — склонилось над ним обеспокоенное лицо матери.
Позади топтались Кеош с Аркадией, заглядывая через спину.
— Простудился, ма… — прохрипел Фил, и вновь зашелся кашлем, скрутившим в поясе.
— Так! — вступился вдруг снизу боевой, ранее слышанный бабушкин голос. — Арика, Кеош! Живо спускайте его сюда! На печь положим.
И отчего-то даже тени заминки после этого не последовало — за одно плечо уцепилась Аркадия, за второе потянул брат, помогая подняться с постели.
— Мама, ты вниз спускайся, принимай его там, — мягко произнес старший.
— А я постель потом сама соберу, — столь же нежным тоном увещевала
