мест: вряд ли стоило удивляться, что два этих элемента соединились столь идеально, превратив в кошмар простую когда-то жизнь местных обитателей. Вуффин подозревал, что дурная погода — причина большей части зла в мире. Боги являлись лишь затем, чтобы ее дикое неистовство могло обрести лицо. Он знал, что люди без этого не могут. Несчастные глупцы.
Вуффин подтащил клетку к краю утеса, пока та не стала опасно балансировать. Бросив цепи и держась поодаль, он взглянул на пенящийся хаос среди камней внизу.
— Там ждут твои сестры и братья, — сказал Гагс коту. — Или, по крайней мере, их кости. Никогда, знаешь ли, не любил оборотней, а д’иверсы — худшие из них. Но я готов был тебя терпеть, дорогуша. В самом деле готов. Жаль, что все так заканчивается.
Котоящер издал горестный вопль.
— Знаю, — кивнул Вуффин, — вряд ли у тебя осталась хоть капля разума, чтобы осознать, кем ты была. Конечно, это не моя забота, но, думаю, так будет в чем-то даже милосерднее, по крайней мере для ведьмы, если не для безмозглого кота. — Он взглянул на существо в клетке. — Прощай, Хурл.
Обойдя вокруг клетки, так что та оказалась между ним и обрывом, Гагс прыгнул вперед и с силой пнул ее ногой.
Кот взвыл.
Хлестнув цепями по плиткам, клетка исчезла, рухнув на скалы далеко внизу.
Подойдя ближе к краю, Вуффин взглянул вниз, успев увидеть, как клетка ударяется о камни. За мгновение до того, как она скрылась под волнами, он заметил ее свободно болтающуюся дверцу, а затем — какое-то быстрое, почти молниеносное движение. И больше ничего.
— Вот дерьмо, — пробормотал Вуффин.
Подняв взгляд, он увидел огромный потрепанный корабль, входивший в залив. Корабль появился столь внезапно, что Вуффин мог бы поклясться, что его сотворила сама буря. Промчавшись мимо скал, он взбил пену среди волн и с жутким скрежетом, который достиг ушей стоявшего на вершине утеса Гагса, врезался корпусом в песок. Над кормой вздыбились волны. Мачты сломались, и шторм, стремившийся унести в небо все, что ему попадется, поднял в воздух красные трепещущие паруса. Мгновение спустя они упали в пенящееся море, подобно красному покрывалу в окружении порванных канатов.
На накренившейся палубе суетились человеческие фигурки.
— До чего же насыщенный выдался нынче день, — вздохнул Вуффин; подобрав посох, он направился по тропе навстречу новоприбывшим.
Густ Хабб сидел на камне, прижав ладони к забинтованным ушам. Он раскачивался взад и вперед, издавая негромкие стоны, которым злорадно вторил ветер.
Бросив на него взгляд, Хек повернулся и посмотрел на крепость.
— Не нравится мне это место, — сказал он. — И отчего-то мне кажется, Густ, что чем дальше мы окажемся от этих некромантов — а заодно и от Манси Неудачника, — тем целее будем.
— Они в долху перед нами! — ответил Густ, дико вытаращив единственный глаз. — Они должны меня ишцелить! По крайней мере! Пошмотри на меня, Хек! Пошлушай меня! Я хочу, штобы мой язык шнова был цел! Это вшо они виноваты!
Дул яростный, пронизывающий до костей ветер. В лицо хлестал смешанный с морскими брызгами дождь, что служило Хеку еще одним подтверждением несправедливости мира, которому было полностью на них наплевать. Жизнь казалась неким долгим подъемом по некоей исхлестанной штормами тропе к некоей клятой башне, где горел некий клятый огонь, дававший ложную надежду на тепло и спасение. Такова уж была она, жизнь — столь же бессмысленная, как и молитвы, и столь же малозначительная, как смерть, ибо смерть ждала каждого в далеком будущем, которое могло оказаться намного ближе, чем представлялось, но, с другой стороны, разве смерть не всегда оказывалась неожиданностью для любого из нас, когда бы она ни случилась? Что ж, сейчас она была совсем рядом, и если даже Густ все время стонал и спотыкался, не в силах завершить этот клятый подъем, Хек особо этим не возмущался и мог даже втайне признаться — но только кому-то, кто был сейчас далеко, — что в данный момент они в самом деле на волосок от гибели и единственный ошибочный шаг может привести к тому, что еще до рассвета здесь найдут их холодные безжизненные тела.
Нет, он вовсе не злился на несчастного измученного Густа. Взять на борт тех некромантов в Скорбном Миноре оказалось со стороны Сатер роковой ошибкой, и капитан поплатилась за нее жизнью, а «Солнечный локон» превратился в изгрызенный обгоревший остов — печальный конец для единственного корабля, когда-либо спаривавшегося с дхэнраби.
«Есть вещи, которые не стоит видеть вблизи, — подумал Хек. — И мне более нечего сказать по этому поводу».
— Где Пташка? — спросил Густ.
— Вероятно, валяется сейчас среди шкур с тем шерифом, — ответил Хек, и от одних лишь этих произнесенных вслух слов ему захотелось покончить с собой. — Ни один мужик не может перед ней устоять, — угрюмо проговорил он. — Это мое проклятие — а может, и твое тоже, Густ, судя по тому, как она поглядывала на твой раздвоенный язык, — полюбить не ту женщину.
— Заткнишь, Хек.
— Нет, правда. Жаль, что я не из тех мужчин, кто может взглянуть на голую бабу и сказать: «Неплохо, но этого мало, ведь тебе недостает остального, так что, чего бы ты от меня ни хотела, ты этого не получишь». Будь я таким, умеющим ценить женскую красоту и все прочее, но со своими… гм… принципами, я точно был бы куда счастливее.
Густ опустил руки и уставился на Хека единственным глазом:
— Мы должны ее шпашти.
— От чего? Пташка получила именно то, чего ей хотелось!
— Но тот шериф — наштоящий урод!
— Угу, в том смысле, в котором везет некоторым уродливым мужикам, когда дело касается баб. Что же до красавцев с чарующими улыбками, гладкой кожей и прочим — могу лишь пожелать им всех бед, какие только есть в мире, но, к счастью, речь сейчас не о них. — Он покачал головой. — В любом случае, Густ, это не важно. Она счастлива, а про нас с тобой и думать забыла, и это-то и больнее всего.
Услышав хруст сапог за спиной, оба повернулись, на мгновение преисполнившись надежды, но тут же стало ясно, что к ним приближается сразу несколько человек, а когда те свернули за поворот тропы, выйдя из-за каменного выступа, Густ поднялся, встав рядом с Хеком, и оба уставились на новоприбывших, не веря своим глазам.
— Вы живы?! — воскликнул Хек.
Биск Молот вытащил меч:
— Угу, и нам крайне не нравится, что нас предали, Хек
