от железа, Хэлуда что-то говорила. Даджа едва её слышала. Она попыталась смочить губы языком, но он был слишком сухим. Она начала слепо шарить, пытаясь найти свой стакан с чаем.
— Позволь мне, ‑ сказала Хэлуда. Взяв стакан Даджи, она пробормотала что-то по-наморнски. Она подошла к двери, и распахнула её, явив взору служанку, ждавшую за дверью любых просьб. ‑ Принеси нормальные кружки и смоченную в холодной воде тряпку.
Даджа услышала эти слова как будто издалека. У неё онемело лицо. В её животе разверзлась пропасть, и Даджа балансировала на её краю. В своём сознании она видела Бэна, присевшего рядом со своей печкой, просеивая угли облачённой в перчатку рукой. Она видела чёрную костяную руку с золотым кольцом и полуоплавленную фигурку местной богини.
— Нет… ‑ прохрипела она.
— Тихо, ‑ приказала Хэлуда. ‑ Я не хочу, чтобы кто-то подслушал. ‑ Когда служанка вернулась с подносом, маг магистрата взяла его. ‑ Возвращайся на кухню, ‑ приказала она. ‑ Чтоб духу твоего не было на неделю вокруг этой комнаты, ясно?
Хэлуда закрыла дверь, и поставила поднос на стол. Махнув рукой, она набросила на дверь магический барьер. Затем она взяла мокрую тряпку, и разложила её у Даджи на загривке. Холод заставил Даджу содрогнуться и выпрямиться. До этого она сидела скрючившись, будто её пнули под дых.
Хэлуда налила чаю в обе кружки.
— Вот. ‑ Она сунула кружку Дадже в руки и сомкнула пальцы девушки вокруг неё: ‑ Он не сладкий.
Даджа осторожно отпила. Горячий и крепкий, чай огнём обрушился в открывшуюся в её животе пропасть. Она отпила второй глоток, потом третий и четвёртый. Наконец она отставила кружку в сторону, и сдвинула тряпку у себя на шее, приложив её концы к точками под ушами, где прощупывался её пульс. Как и чай, это помогло прочистить ей голову, но ни тряпка, ни чай не остановили дрожь её губ и жжение в её глазах.
— Я не понимаю, ‑ сказала она женщине. ‑ Это… это железо, и металл не может мне лгать, но… в этом нет никакого смысла.
— Я видела здесь эти перчатки, ‑ объяснила Хэлуда. ‑ Вы, маги-кузнецы, скорее изобьёте пса, чтобы его озлобить, чем разожжёте огонь ради разрушения. Либо я совсем потеряла нюх и не распознала в тебе опасность, либо какое-то из твоих изделий оставило след твоей магии на печной двери. Если бы этот кусок металла не сорвало с двери, то мы, возможно, никогда бы не нашли след твоей силы. След твоих перчаток, использованных человеком, для которого ты их сделала.
— Нет, ‑ деревянным голосом произнесла Даджа. Она отказывалась в этом верить.
— Я начала подозревать у Дома Джосарика, ‑ продолжила Хэлуда несгибаемым голосом. ‑ Пожар случился после того, как совет острова пренебрёг Ладрадуном. Если бы сгорел один из их домов — тогда мы по крайней мере допросили бы Ладрадуна. Но он был осторожен. Сгорел дом любовницы одного из них… хитро придумано. В моём деле совпадения подозрительны. И Ладрадун сказал, что согласен с твоим мнением насчёт того, что пожары были устроены намеренно. Ему пришлось это сделать, потому что ты уже сказала об этом мне. В противном случае он привлёк бы к пожару внимание магистратов. Ладрадун знает каждый дюйм этого города. Губернатор позволил ему осмотреть всё вокруг, когда он начал обучать свои бригады. И после долгого лета, лишённого крупных пожаров, сгорает склад Ладрадунов. Маги Базниуза тут оплошали. Надо было его допросить, а они этого не сделали.
«Столь многое не имело смысла», ‑ думала Даджа. Эта его коллекция почерневших, пропахших дымом сувениров… «Кто-то, уставший от того, что его игнорируют», ‑ сказал он во время очень странного разговора. «Ты решила оттолкнуть меня?» ‑ спросил он.
— Я отказываюсь в это верить, ‑ настаивала она, пытаясь придать голосу убедительности. ‑ Он герой. Он никогда не сжёг бы целый дом людей просто потому, что был зол на кого-то, кто к ним не имеет почти никакого отношения.
— Я думаю так, как думает он, ‑ мягко ответила Хэлуда. ‑ Когда поработаешь в этих делах с моё, приобретаешь такой навык. Не смотри на него как на друга. Смотри на него как на того, кто он есть: сын Моррачэйн Ладрадун. Такие убийцы, как Бэннат, они печальны в юном возрасте, когда кто-то грубо обращается с ними, как с игрушками — но не потом, когда они вырастают. Единственный способ, которым мы учимся быть взрослыми — подражая тем взрослым, которые нас вырастили. Дети чудовищ сами становятся чудовищами.
Она наклонилась вперёд и упёрлась взглядом в глаза Даджи, взяв её ладони в своим собственные сухие пальцы:
— Совет острова штрафовал Моррачэйн десять раз за то, что она била слуг. Её младшие сыновья бежали из города сразу, как только у них появилась возможность; её муж умер молодым, наверное от её криков. А Бэннат? Впервые в жизни он ощутил доброту и внимание других только тогда, когда его семья погибла в случайном пожаре. Второй раз — когда люди, которых он обучил, спасли в другом пожаре жизни. Так оно шло — пожар за пожаром. Люди спасены, дома спасены. Советы с уважением прислушиваются с нему. Он не бесполезный сын-идиот Моррачэйн Ладрадун — она так назвала его прилюдно, — он не такой, когда что-то горит. Только вот он слишком хорошо делал своё дело. Он слишком много огнеопасных зданий убрал. Люди привыкли к его работе, и число крупных пожаров сократилось. Уважение, внимание — он получает их только тогда, когда пожары становятся хуже. Если пожаров нет, что ж, если он сам устроит пожар, и всех спасёт, то, по сути, никто не пострадает. Поэтому он устраивает пожар. Потом, в следующий раз, пожар покрупнее, потом ещё крупнее. Люди гибнут. А он получает в свои руки инструмент, с помощью которого можно придавать форму огромным пожарам. ‑ Хэлуда замолчала. Порывшись в кармане, она вытащила платок, и сунула его Дадже.
Только тогда Даджа осознала, что по её щекам без остановки текут слёзы.
— Ты этого не знаешь, ‑ прошептала она. Даже она сама не посчитала свои слова убедительными.
— Думаю, что знаю, ‑ тихо ответила Хэлуда. Она указала на железную рукоятку: ‑ Скажи мне, что я ошибаюсь. Скажи мне, что он не использовал перчатки, чтобы забросить нечто начинённое чёрным взрыв-порошком, в печь — нечто, защищавшее взрыв-порошок в течение около получаса. Когда бани открылись утром, его творение взорвалось, забрав с собой всю печь. Уже погибло тридцать три человека — в банях и в окружавших их домах. Шестьдесят восемь в госпиталях по всему городу. Некоторые из них не выживут. Это ведь его работа, так? ‑ Она откинулась в кресле и сложила пальцы у себя на животе.
— Он мой друг, ‑ сказала ей Даджа.
— Пожар — его друг, ‑ получила она жестокий ответ. ‑ Он
