из Шотландии, носил очки с неправдоподобно толстыми стеклами и все время шмыгал носом. Его шотландский акцент был так силен, что я с трудом его понимала, и была страшно удивлена, узнав, что целых шестнадцать лет он прожил в Египте. Он работал там в археологических экспедициях, и это дало нам пищу для разговоров. Никогда не могла предположить, что буду в монастыре обсуждать костные останки с шотландским священником, свитер которого был покрыт коркой засохших соплей из его носа. Он говорил, что ему очень нравилась форма стюардесс в самолетах, летавших в Египет, так же, как и о том, что ему гораздо больше по душе Сильвио Берлускони, чем, скажем, Дэвид Кэмерон, потому что у Берлускони, по крайней мере, есть характер. Было очень забавно наблюдать, как он в одну минуту рассказывал нам какую-нибудь непристойную историю, а в следующую минуту мог заговорить о пытках и мучениках, и в том, и в другом случае, громко шмыгая носом. Он был очень цельной личностью, по меньшей мере, в этом отношении.
Для меня приобретение опыта жизни в монастыре означало аккуратное посещение служб, хотя это вовсе не говорило о том, что я была по уши занята весь день. У меня буквально взрывался мозг от сознания того, что я успевала побыть на четырех службах к половине десятого утра, то есть к тому времени, когда многие по выходным только думают, стоит ли им выбираться из постели. Мессу обычно служили просто, и это была единственная служба, на которую я ходила, а не наблюдала ее с галереи. Однако в воскресенье мессу служили торжественно и долго. По этому случаю в монастырь приезжали три, а то и четыре священника. Отец Конноли мучительно выдавливал из себя слова и было видно, что он совершенно не готов к обедне. Итальянец, отец Джино, был молод, учтив и слишком красив для католического священника, а старик, отец Пэдди, сидел в алтаре и всю службу многозначительно молчал. Он был похож на большую седую черепаху, давно миновавшую все мыслимые сроки человеческой жизни. Было такое впечатление, что он, вообще, не понимал, где находится.
Однажды утром, за завтраком после мессы, когда мы живо сравнивали апельсиновый джем с настоящим мармеладом, в трапезную вошла одна монахиня, спросить, как у нас дела. Нас было много, потому что это было воскресенье и среди нас находились и священники. Подойдя к неподвижному брату Пэдди, она спросила: «Добрый день, отец Патрик, как вы себя чувствуете?» Наступило молчание, но через некоторое время старик звучным и совершенно безмятежным голосом ответил с сильным ирландским акцентом: «Пока дышу».
Брат Джино пожаловался на боль в спине, и кастелянша Элизабет, подождав, когда святой отец покончит с тостом, вручила ему листовку с адресом массажного салона. Джино скептически прочитал ее и произнес на ломаном английском: «Но, что, если… это… убить меня?» Потом он выразил опасение, что он, священник, может, как нарочно, попасть «не в тот» массажный салон, на что отец Конноли отреагировал в своем обычном духе: «Если ты не увидишь над дверью красного фонаря, то можешь смело заходить, Джино».
В монастыре, помимо меня жила еще одна женщина по имени Регина. Регина означает «царица», но выглядела она совсем не по-царски. Я говорю это не в осуждение, но выглядела она, как полная противоположность особы августейших кровей: она была скромна и добра. Это была невысокая полноватая женщина в очках, одетая в какое-то подобие военной формы. Я не знаю, чем она занималась в жизни, но слышала, что она приехала из Америки, так как давно хотела навестить этот известный монастырь и его церковь. От Регины я узнала, что по миру разбросано много подобных общин, и все они поддерживают тесные контакты друг с другом. Мне показалось, что она была послушницей.
– Какие у тебя планы на пребывание здесь? – спросила она меня однажды в библиотеке. До этого она, как и все остальные сестры, не спрашивала меня, зачем я явилась в монастырь. Они не хотели этого знать, они просто хотели мне помочь.
– Никаких определенных планов у меня нет, – ответила я. Мне хотелось провести здесь некоторое время, чтобы думать, читать, писать. Обрести мир и покой.
– Это очень хорошо, – сказала она. – Но лучшее, что ты можешь здесь делать – это проводить время в благоговейном поклонении.
Я думала об этих словах долго, уже после того, как покинула монастырь. В католичестве «благоговейное поклонение» означает поклонение и молитву перед Святыми дарами, но я поняла эти слова по-другому. Наверное, это означало то, чем я должна заниматься все время, отпущенное мне на земную жизнь. Поклоняться простым вещам: себе, моей семье и друзьям, природе, каждому мгновению жизни, мельчайшим деталям – аромату кофе, звуку дождя за окном ранним утром, эндорфинам, играющим в крови после утренней пробежки. Поклоняться и радоваться всем вещам, которые мы считаем само собой разумеющимися, и которые начинаем ценить, когда понимаем, насколько краток миг нашего пребывания «здесь».
Еще раз повторю: я воспользовалась временем, проведенным в монастыре, для того чтобы «подумать», и это действительно так. Я поняла, что у меня не было на это времени в моей суетной жизни, и разве не то же самое происходит со многими другими людьми? Я всегда думала, что могу войти в состояние «дзен», зашивая кожу мертвецов или спуская в раковину кровь. Я думала, что могу очищать мои мысли во время утренних пробежек, но я ошибалась. Это помогало мне лишь переваривать события прошлых дней. Я не могла отдалиться от своего положения настолько, чтобы по-настоящему его оценить.
Я вспомнила моего первого менеджера морга, Эндрю. Он был очень серьезен. Он очень редко сам вскрывал трупы, занимаясь этим лишь в исключительных или интересных случаях, и как практикантка, которая ждет помощи от наставника, я часто возмущалась его поведением. Только теперь, по прошествии времени, оглядываясь назад, я могу лишь порадоваться тому бесценному опыту, который я тогда получила. Это было прекрасно, что тогда мне приходилось вскрывать трупы каждый день. За три года работы в муниципальном морге я научилась большему, чем другие техники учатся за десять.
Что же касается людей, с которыми я работала в «Метрополитен»… Наверное, все дело было в том, что они не привыкли к женскому обществу и вели себя не так, как я от них ожидала? Может быть, я просто стала слишком чувствительной после того, как резко изменила жизнь и уехала в Лондон, едва ли задумываясь, зачем я это сделала. После работы в Лондоне с жертвами теракта мой врач в
