Рука под ее пальцами напряглась еще больше.
– Когда ты заговорила о паранормальном, ты попала в точку, – медленно сказала Холлис. – Я всегда была человеком непредубежденным, но мне никогда не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Лишь в последнее время, с тех пор, как на меня напал этот подонок, со мной происходит что-то странное, Мег!
– Что же?
И снова перед ней промелькнул тот же образ. Длилось это какие-то доли мгновения, Мэгги увидела в стекле за креслом Холлис чью-то узкую тень, чье-то расплывчатое отражение. Ничего подобного ей еще никогда не приходилось испытывать, но, как ни странно, она не испугалась. Удивилась, озадачилась, но не испугалась.
– Сначала я решила, что это мое воображение шутит со мной шутки, – рассказывала Холлис. – Потом подумала, что сошла с ума и у меня начались галлюцинации. – Она усмехнулась. – Впрочем, возможно, так оно и есть. Все началось, когда я пришла в себя в доме, где он меня бросил. Я слышала женский голос, который уговаривал меня не сдаваться, ползти… Он звал меня по имени, и благодаря ему я снова обрела волю к жизни. Собственно говоря, этот голос и спас меня: если бы он не заставлял меня действовать, я бы, наверное, и до лестницы не добралась. Потом мне сказали, что, если бы я не выбралась на улицу, меня нашли бы лишь много часов спустя и было бы слишком поздно.
Мэгги покачала головой, забыв, что Холлис не может ее видеть.
– Это не похоже ни на работу воображения, ни на галлюцинации, – сказала она.
– Собственно говоря, я тоже так подумала, – призналась Холлис. – Но ведь должна же я была как-то это себе объяснить… Так вот, этот внутренний голос… он не был моим. Он обладал ярко выраженной индивидуальностью, словно со мной разговаривал совсем другой человек, другая женщина. Она даже назвала свое имя.
– Как же ее зовут?
– Энни. Энни Грэм.
Мэгги не помнила никого с таким именем, но оно все же показалось ей смутно знакомым. И снова в ее воображении на миг возникло лицо: печальное лицо, обрамленное длинными, темными волосами, но, как и в первый раз, разглядеть его она не успела. Лицо пропало так же внезапно, как появилось.
– Мэгги?
– Прости, я задумалась.
– О чем? О том, что мое место в психушке?
– Вовсе нет. Ты знаешь, кто она – эта Энни Грэм? Или кем она была?
– Ты догадалась скорее, чем я, – ответила Холлис после продолжительной паузы. – Наверное, психологически очень трудно признать, что с тобой разговаривает призрак.
– Да, это трудно, – согласилась Мэгги. – Во всяком случае – для меня. Я ведь не медиум и не знаю, на что это похоже.
Но теперь она знала. Она чувствовала беспокойство и неуверенность Холлис, чувствовала, как той не по себе от прикосновения к потустороннему, и ощущала легкий холодок страха, который испытывает каждый, кто заглянул в коридор, соединяющий мир мертвых и мир живых.
– Медиум? Ах да, так называются люди, которые вызывают души умерших знаменитостей и задают им дурацкие вопросы, – припомнила Холлис. – Странное название. В смысле, странно, что у такого занятия вообще есть название. А как называются твои паранормальные способности? – почти без паузы спросила она.
– Я – эмпат, – поколебавшись, сообщила Мэгги.
– Очевидно, от слова «эмпатия», – догадалась Холлис. – Если не ошибаюсь, эмпатия – это умение чувствовать чужую боль как свою. Но ведь ты не просто чувствуешь, ты берешь часть боли себе и облегчаешь страдания других, правда?
– Если могу.
Теперь уже пальцы Холлис стиснули руку Мэгги.
– Если бы я знала раньше, Мег, я бы ни за что не стала с тобой разговаривать! Я не хотела, чтобы ты страдала!
– Не сомневаюсь, – ответила Мэгги. – Именно поэтому я ничего тебе не сказала.
– Прости меня, если можешь!
– Тут не за что прощать. Это моя работа, мой долг и мое предназначение.
– Страдания – твое предназначение?
– Не страдания. Сопереживание. Эмпатия. – Мэгги вздохнула и слегка пожала пальцы Холлис. – Не думай об этом, ладно? Лучше расскажи мне об Энни и о том, что она тебе говорила. Ведь ты позвала меня из-за нее?
– Да. Она хотела, чтобы я тебе кое-что передала. Кстати, это она велела мне сказать полиции, что я буду говорить только с тобой, но не объяснила почему. До этого я никогда о тебе не слышала.
– А я-то гадала, как ты обо мне узнала! Мое полицейское начальство предпочитает обо мне не распространяться.
– Мне сказала Энни. А несколько часов назад она снова заговорила со мной и умоляла меня ей помочь.
– Помочь в чем?
– Она просила вызвать тебя сюда и сказать…
– Сказать что?
– Следующей жертвой должна быть ты!
14
Джон ждал Мэгги там же, где и в прошлый раз, в коридоре, где находилась палата Холлис Темплтон. На этаже – как, впрочем, и во всей больнице в этот поздний час – было тихо, и ничто не отвлекало его от размышлений.
Но сегодня Джон хотел, чтобы кто-то ему помешал.
По идее, он должен был испытывать облегчение от того, что оказался прав и что его сестра не покончила с собой, как считала полиция. С другой стороны, никаких доказательств у него по-прежнему не было. Джону совершенно нечего было предъявить Энди и копам. Да и для него самого вопрос упирался в то, верит он Мэгги или нет.
Верить хотелось. Он почти убедил себя, что Мэгги действительно может знать, чувствовать недоступное абсолютному большинству людей. Но весь его опыт, весь его здравый смысл, на который Джон привык опираться, справляясь с той или иной запутанной проблемой, восставал против этого самым решительным образом. То, о чем рассказала ему Мэгги, казалось невероятным, невозможным, но стоило ему засомневаться, как он вспоминал все, что видел своими собственными глазами: ее острую физическую и эмоциональную реакцию на те места, где происходило насилие или жестокость; страдания, которые Мэгги испытывала вместе с жертвами, пытаясь помочь.
Кроме того, он сам видел картину. Джон был совершенно уверен, что на ней нарисована Тара Джемисон, зверски замученная и убитая сексуальным маньяком. Вместе с тем у него в голове никак не укладывалось, что Мэгги написала ее до того, как Тара была похищена, а главное – он никак не мог представить себе состояние, в котором пребывала Мэгги, работая над ней. Чтобы нарисовать так, нужно было самому быть жертвой.
Или убийцей.
Нет, в том, что ее способность к эмпатии действительно есть нечто реальное, Джон уже не сомневался. С каждой проведенной с ней минутой он все больше убеждался в том, что перед ним человек по своей природе искренний, честный и добрый, но… одержимый. Ее желание помогать другим казалось ему каким-то слишком кармическим, заданным извне, а Джон никогда не верил ни в карму, ни в предопределение.
