нахохлились люди. Маленькое окошечко кассы, к которому подходят пассажиры, протягивают руки, а потом удаляются, рассеянные или повеселевшие, быстро или медленно, подвое, по-одному, группами.
Кажется, что особенного в том, чтобы подойти к этому окошечку, взять билет и, как все другие, ждать поезда?
Но двое беглецов, прежде чем войти в зал ожидания, подозрительно рассматривают сидящих там людей: нет ли среди них кого-то, кто следит за проезжающими? И удивительное дело, — кажется, что таких много. Вот хоть эта женщина в зеленом пальто, с неестественно рыжими волосами, накрашенная. Она разговаривает с пожилым мужчиной в широкополой шляпе, а сама краем глаза косится на всех, кто входит, осматривает каждого с головы до ног. Шпионка? Рудольф, конечно, сам пришел бы сюда разыскивать бежавших. И если он не пришел еще, то вот-вот может нагрянуть. Ревнивцы способны на все. Но нет, его не было видно в зале. Нужно смелей подойти к маленькому окошку и попросить два билета.
Это дело взял на себя Гарник. Великанов сунул ему деньги, и он уже направился к дверям, когда показался полицейский. В дождевике стального цвета, он шел через зал, внимательно разглядывая пассажиров.
— Стой! — Великанов успел схватить товарища за руку. — Давай-ка отойдем подальше.
— Зря мы пришли сюда, Гарник. Лучше пешком дойти до Кнительферга, там и сядем на поезд.
— Полицейских на любом конце земли встретишь… Я все-таки попробую, Ваня: пан или пропал!
Великанов колебался.
— Если меня схватят, — продолжал Гарник, — сразу же беги. Уж лучше одному попасться, чем обоим. Так что следи в оба.
— Да я же не могу без тебя, браток! Для меня ты — живая частица родины, вот что! Я не хочу лишаться последнего друга, пускай берут обоих!..
Столько искренности было в словах Великанова, что Гарник, посмотрев в ясные глаза товарища, как будто лишь теперь понял, как сроднились все-таки они на чужбине.
Со дня побега из львовского лагеря их не оставляла тревога друг за друга, ни на миг не покидала мысль, что на каждом шагу их могут разоблачить, арестовать, убить. Постоянно подстерегающая опасность была вчера, оставалась сегодня, будет и завтра…
Правда, теперь они познакомились с местными людьми и обычаями, а самое главное, накопили немного денег, без которых тут шагу не ступишь. Кроме того, и приоделись. На Великанове были серые в полоску брюки, серый плащ, зеленая шляпа. В этом наряде он ничем не отличался от местных жителей. Гарника тоже трудно было узнать. К счастью, не все австрийцы блондины. Среди них попадались смуглые, как и он. Одет он был в приличный пиджак и шляпу. Мог вызвать подозрение лишь акцент, но оба они уже могли объясниться по-немецки. У Великанова особенно сильно страдало произношение, поэтому в нужных случаях он всю надежду возлагал на Гарника.
— Ты разговариваешь уже как истый немец!.. — не раз хвалил он товарища.
И, несмотря на все это, они мучительно раздумывали: заходить на вокзал или нет? Постояв так несколько минут, Гарник, наконец, решительно прошел в зал.
Притворяясь спокойным, он подошел к окошечку кассы и подал кассиру деньги.
— Два билета в Вену.
Старик-кассир взял деньги и стал пересчитывать. Гарник, отвернувшись, бросал исподлобья взгляды, ища глазами полицейского.
— Почему лишние деньги? — недовольно пожевав губами, блеснул на него очками старик.
— Извините! — проговорил Гарник. — Я ошибся.
— В следующий раз надо лучше считать.
— Да, да, — в следующий раз обязательно! Очень вам благодарен!
Сунув сдачу в карман, Гарник купил у входа две газеты и вышел на улицу.
Вскоре к перрону подошел поезд и беглецы благополучно прошли в вагон.
Разыскав пустое купе, Гарник сел, заложив ногу на ногу, и развернул газету. Его поза должна была говорить о том, что ехать в этом поезде для него отнюдь не новость и что сейчас его интересуют не пассажиры и не провожающие, а только известия с фронта.
Они чувствовали бы себя еще лучше, если никто из пассажиров не подсаживался к ним. Но вот старая женщина, одетая с головы до ног в черное, остановилась напротив купе.
— Извините, можно? — проговорила она, глядя на Гарника, Одновременно это было и замечанием, что нужно потесниться: пассажиры прибывают, а они вдвоем заняли купе.
— Пожалуйста, пожалуйста! — подвинулся Гарник. У женщины в руках была корзина, которую она, видимо, намеревалась поставить на полку для вещей.
— Разрешите вам помочь? — вежливо обратился он к ней.
— О, буду вам очень благодарна!
Положив корзинку на полку, Гарник уселся на свое место и снова углубился в газету.
Женщина больше не видела лиц попутчиков, — оба закрылись газетами.
Конечно, Гарник и Великанов только притворялись, что читают. Они нетерпеливо ждали отхода поезда.
Старуха не выдержала долгого молчания.
— Что там пишут о Сталинграде? Столько народу пропало и все еще продолжают посылать. Оглянешься вокруг — остались одни старики, вроде меня.
Начало разговора Гарнику крайне не понравилось. Сейчас старуха, пожалуй, спросит: «А почему вы не в армии?» И объясняйся с ней, как хочешь! Хотя бы поезд скорей тронулся, чтобы вопросов старухи не услышали в других купе. Сама-то она, казалось, не была заинтересована, слушают ее или нет. Продолжала разговор с собой:
— Да что старики! Вот вчера мы похоронили соседку. Она бы еще долго прожила. А тут сына убили на фронте. Бедная женщина не смогла выдержать горя!..
Гарник молчал, не показывая лица из-за газеты.
Тогда словоохотливая старуха решила втянуть в беседу Великанова.
— Вы до какого места едете? — перехватив его взгляд, спросила она.
Великанов замахал руками, давая понять, что он глухонемой. Кажется, это получилось у него убедительно.
Вот не везет: везде какая-нибудь напасть! Будто эта болтливая старуха не могла сесть в другое купе, — обязательно было нужно к ним!
А поезд не трогался. Все еще прибывали пассажиры. Вагон уже был набит битком. Чего же ждет машинист? Может быть, полиция обходит состав, и поезд задерживается из-за этого? Спросить разве старуху, сколько минут осталось до отхода? Нет, нельзя! Человек, выросший в этих местах, никогда не задаст такого вопроса. Оставалось одно: ждать, ждать и еще раз ждать.
Но вот — свисток, вагон дрогнул и поплыли назад привокзальные здания. Итак, впереди Вена.
Гарник теперь связывал все свои надежды с Терезой. Но может ли что-либо сделать для них Тереза? Ведь она живет у Хильды. Фрау Хильда очень странная женщина. Правда, фрау Генриетта неплохо отзывалась о ней. Но муж Хильды — офицер гитлеровской армии, выискивает какие-то документы для нацистских руководителей, вернее, спасает свою шкуру.
Появиться на глаза этой женщине опасно: Тереза, может быть, кое-что рассказала о них Хильде, а эта,
