Без колебаний ты убиваешь только тех, кто в твоей системе координат является негодяем или же пытается убить тебя, но лишний раз ты кровь проливать не станешь. Вспомни скорняка, как ты за него заступиться хотел. А что ты устроил во флайере? Сдался тебе тот клирик, спасать его! Но нет, ты не позволил пролиться лишней крови. И это меня настораживает.
— Почему?
— Потому что бывают случаи, когда действовать нужно без оглядки на моральные принципы, которыми вы, люди, сами себе забиваете голову. Иногда нужно просто делать, а не размышлять.
— И потому тебе необходим контроль над моим телом? Чтобы в нужный момент моя рука не дрогнула?
— О, человек, — Бор вложил в свой голос нотки печали, — твоя рука давно уже дрогнула, именно поэтому я тебя и выбрал.
Последней фразы Гаттак не понял, но переспрашивать и вникать времени не осталось. Парень осознал, что начался штурм тюремного помещения.
Определенно, штурмующие здание отряды были уже в курсе, где находится Гаттак. Они знали, что охранники мертвы, а заключенные предпочтут не покидать своих камер. Парень понимал, что никаких переговоров не будет — клирики просто забросают все дымовыми шашками с нейротоксином и только после этого начнут выламывать перекосившуюся от взрыва бронированную дверь.
Эти догадки подтвердились уже в следующую секунду. В коридор, где лежали, а точнее, уже плавали тела клириков, по очереди ввалились две дымовые шашки, гремя металлическими корпусами о бетонные ступени. Собственно, положение спасло лишь наличие в подвале большого количества воды. Дым от шашек был, но должного эффекта он не возымел. Плюс еще Гаттак не растерялся — задержав дыхание, он схватил плавающие в воде и шипящие словно змеи трубки и запихал их в подсумок первого же подвернувшегося трупа. Перевернув покойника лицом в воду, Гаттак отпихнул его подальше от себя. Шашки теперь горели под водой.
— Чего сидите? — крикнул Гаттак задыхающимся и кашляющим заключенным, обыскивая подсумки остальных покойников и доставая из них магнитные мины и запасные батареи к плазменным автоматам. — Они вас травят, как скот, а вы и рады? Двери наружу открыты, а вас толпа!
С этими словами Гаттак швырнул самым крепким на вид узникам плазменные автоматы клириков.
— Боритесь! Выбирайтесь в город! Поднимайте восстание! Сметем их!
— Кто ты, клирик? — слабеющим голосом спросил какой-то старик.
Гаттак снял свой шлем, подсветил лицо фонарем и с удовлетворением отметил, что даже в тусклом аварийном освещении подвала большинство узников его лицо узнали. Послышалось перешептывание: «Тот самый историк», «Да, это он, историк», «Он за скорняка заступиться хотел, я видел».
В последнем говорившем Гаттак узнал того самого бармена, который видел, как Марша удержала его от необдуманного поступка. По сути, кнесенка тогда не Гаттака спасала, а пеклась о безопасности операции, которую они с подпольщиками затевали. Ложные клирики убедительно разыграли сцену ареста ни в чем не повинного скорняка, народ в поселке начал бунтовать, и следующие несколько дней Северный содрогался от погромов. Настоящие же клирики не знали, откуда еще вытянуть резервы, чтобы погасить пожар восстания.
— Меня послала кнесенка Марша! — гордо выпрямившись, сказал Гаттак.
— Но как же наши дети? — спросила какая-то женщина. — Что со школой?
— Дети в безопасности, мы эвакуировали их в Пустошь, — сказал Гаттак и почти не соврал. О Виолле он говорить не стал. — Ну, что застыли? Восстание само собой не вспыхнет, для этого нужен огонь!
Этих слов вкупе с попыткой клириков заморить людей газом оказалось достаточно. Трое суровых мужчин, которым Гаттак передал оружие, молча двинулись к лестнице из подвала, за ними последовали и остальные. Первым делом узники обыскали трупы своих надзирателей. Изымалось все ценное: дубинки, металлические ключи, рации, шлемы и другая амуниция. Через минуту, коротко посовещавшись, вооруженные заключенные двинулись наверх, полные решимости дать отпор угнетателям.
Гаттак же бросился к лифтам. Система безопасности наверняка их отключила, но работающими они ему и не были нужны. Разведчик отстрелил крепкий навесной замок и открыл внешнюю стальную дверь. Затем, воспользовавшись своим ножом, развел створки лифта и зафиксировал их телом одного из убитых клириков. В шахту бурным потоком хлынула вода. Позади послышались крики и выстрелы — наверху уже завязывался бой. Гаттак понимал, что шансов у полуголых, истощенных и замученных пытками узников в борьбе с хорошо вооруженными и подготовленными клириками мало, но функцию свою они все же выполнят — дадут Гаттаку две-три минуты форы.
Оказавшись в шахте лифта, парень приступил к подъему. Тренированное тело с легкостью выполнило поставленную задачу, всего за пару минут он поднялся по тросам противовеса до уровня второго этажа и уперся головой в кабину лифта, замершего на третьем. Преодолевая уровень первого этажа, разведчик не поленился и заминировал дверь лифта одной из добытых мин, установив таймер на одну минуту. Взрыв не только поможет заключенным в схватке с клириками, но и посеет в рядах последних панику.
Из шахты лифта Гаттак выбрался на пустующем втором этаже буквально за секунду до взрыва. Мощный толчок сотряс здание тотчас после закрытия створок, не причинив парню никакого вреда. Дело оставалось за малым: Гаттаку нужно было выбраться по лестнице на крышу. Правда, в самый последний момент разведчик изменил маршрут и решил наведаться в кабинет старшего клирика Массера. Самого начальника гарнизона Гаттак на рабочем месте застать не планировал, но его интересовали данные, которыми там можно было разжиться. Переписки, шифровки, записи телефонных разговоров — пригодится любая информация, проливающая свет на то, куда Массер отправил Виоллу.
Однако, ворвавшись на третий уровень, Гаттак с ужасом осознал свою ошибку. Мало того, что старший клирик и не думал покидать свою цитадель в столь тревожное время, так он еще и охрану в коридоре выставил. Странно, но Бор, наверняка знавший о таком положении вещей, ни полусловом об этом не обмолвился. Гаттак же почему-то решил, что Бор в вопросе эвакуации окажет помощь, и за это, собственно, и поплатился.
Уверенный, что основные события разворачиваются на первом этаже и во дворе храма, Гаттак опрометчиво ворвался в знакомый коридор и тут же был скручен двумя крепкими клириками, караулившими выход. Сбитый с ног и прижатый коленом к мокрому полу, с вывернутыми за спину руками, парень увидел возле кабинета Массера еще пятерых охранников. Сомнений не было — старший клирик ожидал штурма.
Разведчика крепко приложили прикладом по голове, разоружили и грубо потащили по мокрому полу к кабинету Массера. Вода в пожарных резервуарах уже иссякла, с форсунок уже не лило, а капало, как в лесу после дождя. Оглушенный Гаттак услышал звук активированного коммуникатора, а за ним и доклад одного из своих конвоиров:
— Он схвачен, старший клирик.
Это неоднозначное «он» насторожило Гаттака. Видимо, тут ждали именно его, этот вывод напрашивался сам собой, учитывая, что вояка не удосужился доложить о том, кого конкретно они схватили. Массивная дверь щелкнула замком и отворилась, Гаттака втащили в сухой кабинет и усадили на стул. Конвой окружил пленника и замер, в кабинете повисла пауза.
— Не ожидал от вас такой опрометчивости, Гаттак, — сухо сказал Массер. — Вы либо чрезмерно самоуверенны, либо глупы до неприличия. Я догадывался, что вы явитесь за девчонкой и, как видите, был к этому готов. Правда, я ожидал увидеть вас в обществе десятка-двух повстанцев. Решил, что вы пойдете на штурм, поднимете бунт в поселке, но все оказалось куда проще. Вы пришли один, плана у вас никакого не было, а в качестве поддержки вы использовали банальный отвлекающий маневр на сортировочной станции. Дерзко? Пожалуй. Но очень, очень глупо.
Гаттак вновь почувствовал себя заложником ситуации. Второй раз за сутки он сидел скованный перед лицом врага и ничего не мог предпринять.
— Боров, полагаю, мертв вашими стараниями? — продолжил Массер. — Мы нашли обгоревшие трупы в школе. Что ж, я предупреждал директора, что с вами нужно быть предельно осторожным. Хотя и тут, я полагаю, не обошлось без помощи извне, — клирик встал и подошел к Гаттаку вплотную. — Вы авантюрист, Гаттак. Юнец, возомнивший себя всесильным разведчиком. Придет время, и о ваших подвигах напишут книги, быть может. Но в них не будет ни капли правды. Писатели всех мастей будут нахваливать вашу находчивость и смекалку, в угоду своему читателю они приукрасят все ваши подвиги и сомнительные достижения. И, естественно, они умолчат о вашем фиаско. Никому не интересны истории, в которых герой погибает бесславно и глупо, а ваша
