неделю разбираться, да еще неизвестно, что надумают.
– Вообще эт-то верно, – икнув, согласился Славич. – Чего делать станем?
– В магазин заедем. Я на твои коробки пару-тройку мешков с удобрениями кину. Дерьмецом сверху прикроемся – все спокойней будет.
– Хор-рошая мысль, – одобрил Славич, чувствуя, что в духоте кабины его развозит все сильнее. – Слушай, Леонид, ты извини, я, пожалуй, посплю немного. Упоил меня Кротенко, ч-черт. Надо, чтобы мозги в норму пришли, когда приедем.
– Ага, давай, – кивнул Шумилин. – А то я тебя таким и не видел ни разу. Это ты от переживаний так скукожился.
– От пер-реживаний, – соглашаясь, сонно пробормотал Славич.
* * *
Городок не работал сегодня – впервые за все время. Люди потерянно бродили по территории или вообще не выходили из квартир. Лишь четверо или пятеро забрели в цех – не для того, чтобы начать работу, а просто пытаясь отыскать душевное равновесие в привычной атмосфере рабочего места. Несколько семей бросились закупать продовольствие, вынудив Уваровых открыть магазинчик, и покупательский ажиотаж едва не перерос во всеобщую панику, но вовремя появившийся Прелин предупредил ее, заклеймив паникеров энергичными и крепкими выражениями. В самом деле, продовольствия в Городке хватало без всякого напряжения на неделю. Трудности были только со свежим хлебом, который Уваровы обычно привозили в магазин раз в два дня. Хлеб кончался, но оставалась мука: запасливые Уваровы приобрели ее, наверное, месяца на три вперед.
Лосев шел по Городку, удивляясь необычной тишине, пока не понял, что не слышит голосов детей, которых сегодня не выпустили на улицу. К одиннадцати часам большинство населения Городка постепенно стеклось на маленькую площадь возле административного корпуса. Наверное, люди ждали от Лосева каких-то слов – все-таки Лосев был их руководителем, – когда он появился на площади, окружили его.
– Что делать-то станем, ты нам скажи, Валерий Петрович? – проговорил Грачик Делорян.
Он произнес это без малейшего подвоха, просто спросил, как товарищ у товарища, и Лосев испытал к нему внезапное чувство благодарности.
– Дом свой защищать, чего же еще, – Лосев старался, чтобы слова его звучали спокойно и уверенно.
– Легко сказать, – вздохнул Делорян. – Чем защищать? Оружия-то нет, если не считать этих охотничьих пугалок.
– Оружие будет очень скоро, мы над этим вопросом работаем, – ответил Лосев, внутренне передернувшись от чиновной казенности фразы, но, как ни странно, именно такой тон подействовал наилучшим образом.
– Отмажемся, – сказал мрачный человек лет пятидесяти с лицом, испещренным морщинами, – я их знаю, козлов, в натуре. Сявки рваные!
Удивленный этим лагерным текстом, Лосев с некоторым напряжением вспомнил фамилию говорившего. Желтков. В свое время Казанцев привез его и представил как мастера по коммунальному оборудованию. Тогда был самый обвал работ с восстановлением водоснабжения и сантехники, поэтому Лосев обрадовался появлению в Городке специалиста, который сразу же весьма энергично включился в работу. Как-то так получилось, что с первого раза Лосев ни разу с Желтковым не поговорил. Специалист он был действительно хороший. Желтков тихо занимался своим делом и словно нарочно старался не попадаться Лосеву лишний раз на глаза, хотя из-за своей специальности был в Городке популярен. Кстати, Желтков был одним из немногих, у кого не было детей. Он замкнуто жил вдвоем с женой – немолодой и столь же немногословной незаметной женщиной, работавшей в Городке дворником.
– Откуда ты их знаешь? – заинтересовался Делорян.
– Знаю, – отрезал Желтков. – Видал.
Появившийся Прелин вызвал добровольцев на возведение укреплений со стороны пустоши, и люди двинулись за ним, а Лосев пошел в свой кабинет. Он разложил на столе какие-то бумажки, намереваясь заставить себя поработать, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, но дверь без стука открылась, и в кабинет вошел Леша Савельев. Его лицо, исполненное какой-то мрачной решимости, не понравилось Лосеву.
– Валерий Петрович, – сказал Леша, – у меня серьезный разговор.
Лосев молча пригласил его садиться.
– Мы хотим уехать, – объявил Савельев и отвел взгляд в сторону. – Все это бессмысленно и… Мы подвергаем опасности жизнь людей… Все, что здесь происходит, – абсурд, дикость. Я не знаю, может быть, мы слишком рано все это затеяли, сейчас еще не время… Пройдет год-два, в стране установится наконец порядок… Мы не в состоянии изменить мир в одиночку, Валерий Петрович. Извините меня.
– Я понимаю, – сказал Лосев. – За что же извиняться? Жаль, конечно, мы на тебя рассчитывали…
– Может быть… – Савельев сделал над собой усилие и посмотрел Лосеву в глаза. – Может быть, это тот случай, когда каждый должен решать самостоятельно, как ему поступить.
– Ты прав, – кивнул Лосев. – Но есть одна проблема. Городок блокирован, это тебе известно. Как ты намерен уезжать?
– Дело в том… Вообще я не один… Так получилось, что Варенцовы тоже хотят уехать и Григорян с семьей.
– Григорян? Странно. У тебя-то в Москве есть жилье, а он куда собрался?
– Я не знаю точно. Кажется, у него какие-то родственники в Серпухове.
– Так, – Лосев покрутил головой. – Малоприятное известие. И все-таки: как вы собираетесь уехать?
– Дело в том, что они – эти бандиты – ждут от нас именно этого. Они хотят, чтобы все отсюда уехали, и я думаю… они не станут чинить препятствий. Если вы разрешите воспользоваться автобусом, до станции…
С минуту Лосев молчал.
– Хорошо, – сказал он. – Я не вправе вас уговаривать. Когда вы хотите ехать?
– Мы будем готовы через час или два… Извините, Валерий Петрович.
– Ладно, иди, – сказал Лосев и демонстративно склонился над бумагами.
Перед его внутренним взором висело слово, начертанное огненными буквами: РАСПАД. Леша Савельев, славный университетский мальчик, из современной молодежи, умный, спортивный, сильный, надежный и правильный, словно герой святочной сказки. Гибель Городка не должна была начинаться с него. Только не с него! Слабые есть везде, но когда первыми уходят те, в ком был более всего уверен, это означает начало конца. Впервые Лосев почувствовал, что близок к настоящему отчаянию…
* * *
В сплошном потоке машин пост ГАИ перед окружной автодорогой проскочили как по маслу. Славич не сомневался, что именно так и будет, а Шумилин громко, облегченно вздохнул и сделал вид, что вытирает со лба пот.
– Ты напрасно так переживал, – засмеялся Славич. – Знаешь, кого сейчас останавливают в первую очередь? Иномарки и кавказскую национальность.
– Какую? – переспросил Шумилин.
– Кавказскую. Это такие – брюнеты небритые. Иномарки, потому что их хозяева люди богатенькие и их легко обдирать. А кавказская национальность – она главный враг народа на текущий исторический момент. С тебя чего возьмешь? За версту видно, что едет бедный российский крестьянин.
– Я не бедный, – обиделся Шумилин.
– Ты просто богатых не видал.
– За богатых говорить не буду, но все равно я не бедный, – упорствовал Шумилин. – Бедный – который работать не желает и не умеет. Вот этот
