паника.
– Брат… – начал он, торопясь сказать последние слова, но рука бессмертного опустилась, и лишь порыв ветра пронёсся по подземелью, заполняя пустоту на том месте, где только что стоял мятежный принц.
Плечи Жиня бессильно обвисли, лицо потемнело. Он обернулся, и я в отчаянии кинулась ему на грудь, задыхаясь в рыданиях:
– Прости меня, прости!
– Ты тоже меня прости, – шепнул он, целуя мои волосы. – Говорил, что научу тебя плавать, не люблю нарушать обещания.
Сквозь рыдания прорвался невольный смех, и Жинь с улыбкой утёр мне слёзы. Прежде, наверное, пошутил бы, что солёная вода мне не чужда, и это залог успеха.
– Иди, – кивнул он.
«Тебе не стоит этого видеть», – поняла я невысказанное.
– Нет!
«Я не оставлю тебя умирать в одиночку».
Он вдруг резко притянул меня к себе. В этом, последнем нашем поцелуе не было нежности, только отчаяние, страх и гнев.
– Люблю тебя! Люблю! – твердили мы в унисон, глубоко впиваясь друг другу в губы, будто пытались добраться до самого сердца. Наши слёзы перемешались, во рту ощущался вкус крови.
Воздух, сгущённый магической силой, толкнул нас и разделил. Жинь снова оказался в недосягаемой дали, оставалось лишь бессильно смотреть на него сквозь пелену слёз. Затем из воздуха возник кинжал. Отточенное лезвие сверкало, но не металлом, а стеклянным блеском расплавленного песка. Кинжал сжимал в руке Бахадур.
Безжалостный взгляд древнего существа упал на меня.
– Тебе не нужно смотреть, о дочь моя. Мы отошлём тебя подальше отсюда…
– Нет! – Не отрывая глаз от любимого, я жадно впитывала его образ до последней мелочи. – Я останусь до самого конца!
Кинжал вонзился Жиню в живот до самой рукояти, и я вскрикнула, ощутив пламя песчаного клинка и в себе.
Глава 43
Я стояла на коленях. Кровь пропитывала рубашку и стекала по рукам, окрашивая пальцы ярко-алым. Казалось, я вижу себя со стороны сквозь туман, словно во сне.
Нет, удар кинжала и боль не померещились, и кровь была настоящая. Отняв руку от живота, я приподняла подол рубашки: клинок воткнулся точно туда же, куда и Жиню, в мой старый шрам от пули, полученной давным-давно в Ильязе. Рана вновь открылась, но не сама собой.
Джинны смотрели на нас с любопытством. Похоже, за долгие тысячелетия им не наскучили наша боль и смерть – всё то, что самим испытывать не приходилось. Они создали людей, а мы принесли это в мир.
– Ты вышла за него замуж, – понимающе кивнул джинн с золотыми глазами.
«Нет…» – слово застряло в горле.
«Отдаю тебе себя. Всё, что моё, отдаю тебе… – вспомнились слова, сказанные ночью в палатке. – Навсегда, до последнего дня нашей жизни!»
Мы не преклоняли колен перед священным огнём, и святой отец не возносил молитв Всевышнему, но значение имели только эти слова. В устах демджи брачная клятва стала непреложной истиной. Произнеся их, я накрепко связала наши жизни и смерти.
– Твои дочери, Бахадур, – насмешливо заметил красноглазый, – слишком легко теряют от любви голову, а вместе с нею и жизнь.
С этими словами он исчез, словно и не стоял рядом. Должно быть, тут же забыл о нас, растворившись в родных песках. За ним исчезли другой, третий… а затем и мой отец, даже не оглянувшись напоследок. Один за другим бессмертные пропадали из вида, и наконец под мрачными сводами подземелья, где они так долго томились волею султана, остались только мы с Жинем.
Кровь капала на каменные плиты пола, растекаясь лужей вокруг моих колен. В глазах темнело, я упёрлась в пол, чтобы не упасть, и протянутая рука Жиня вдруг сжала мои пальцы. Как могла, едва не крича от боли, я подползла к нему ближе и повернулась, чтобы увидеть напоследок лицо.
Вот и закончилась наша история. Воскрешённый принц Ахмед победит в битве, а когда захватит дворец, спустится сюда и найдёт брата с его возлюбленной, лежащих в крови на каменном полу подземелья.
Наши тела сожгут и впоследствии будут даже помнить, но уже не живых, не настоящих Амани и Жиня, а Синеглазого Бандита и чужеземного принца из старых легенд, обесцвеченных и искажённых. Скажут, что мы любили друг друга, но не почувствуют, как это было на самом деле, не узнают, как в первую и последнюю нашу ночь в палатке среди песков Жинь нежно погладил меня по щеке, а потом улыбнулся и поцеловал. Не узнают, как звучало у меня в ушах произнесённое им моё имя. Наша настоящая история с тысячами дорогих нам мелочей умрёт с нами навсегда.
Перед глазами всё расплывалось, подёргиваясь туманной дымкой забытья – нет, теперь уже смерти. Хотелось сказать, как мне жаль, что так вышло, как я люблю его и хочу, чтобы он не умирал, но Жинь знал всё и так.
Вместо этого я спросила:
– Как думаешь, что будет, когда мы умрём?
Жинь не верил в богов, в рай и ад, перевоплощения и бессмертие, для него мир существовал только сейчас.
Он провёл пальцами по моей щеке и губам, будто пытался запечатлеть в ускользающей памяти.
– Нас сожгут, мы станем пеплом, и мой пепел будет до конца времён летать над песками в поисках тебя.
С моих губ сорвался то ли смех, то ли всхлип, и пальцы Жиня вновь сомкнулись на моей руке. Я еле успела сжать его руку в ответ, и наступила тьма.
Глава 44. Юная Демджи
Давным-давно, в начале самой древней войны, бессмертные джинны подарили людям жизнь, но по пятам её всегда следовала смерть. Смертные создания получили тела, которые разрушались и рассеивались прахом, а огненная искра, оживлявшая их, рано или поздно угасала.
Однако у некоторых из них, известных как демджи, искра жизни горела ярче, чем у других смертных. Как принято было считать, они и сгорали поэтому скорее, умирая, как правило, совсем молодыми.
Принцесса Хава погибла на крепостной стене, наблюдая за битвой, Ашра Благословенная вышла против Разрушительницы и заслонила собой людей, Имин Тысячеликая добровольно приняла облик человека, за которым пришла смерть, а Золотая Хала предпочла один последний глоток воздуха свободы тысяче других в заточении.
Демджи, известная как Синеглазый Бандит, приняла смерть в дворцовом подземелье, сжимая руку возлюбленного.
Однако жизнь её на этом не закончилась.
Глава 45
Тьма вдруг озарилась ярким огненным всплеском, и всё вокруг залил свет.
«Выходит, смерть – это не мрак абсолютной пустоты и не пепел, несомый ветром над просторами пустыни, как думал Жинь. Смерть –
