и собираюсь идти.
— Не опаздывай на вахту, может, всё же сактируют! — слышится наказ Исаева.
— Я пойду с вашей бригадой, — говорит посланец фабрики, — а вы придёте с бригадой обогатительной фабрики, скажите там бригадиру, что пойдёте вместо Сергея Алексеева.
Такие случаи имели место быть довольно часто. Приходит на смену бригада, а человеку, отработавшему уже свою смену, нужно во что бы то ни стало остаться на стройке, в большинстве случаев что-нибудь достать, лежащее плохо, встретиться с кем-либо из вольнонаёмных, работающих в другой смене и обещавших за пару ранее переданного им белья или валенок именно сегодня принести табачку, а то и каких-либо продуктов, а иногда, чтобы сходить на РМЗ, поговорить с начальником смены. Да мало ли зачем? Вот и производится замена. Отработавший смену остаётся, а один из новой смены с удовольствием уходит в зону.
Естественно, что это делалось в «полном секрете» от какой бы то ни было лагерной или конвойной обслуги.
Прихожу на обогатительную фабрику. Попадаю в отделение дробильных мельниц, классификаторов и флотационных машин. Вижу всё это впервые в жизни. Грохот шаров и стержней во вращающихся мельницах, скрежет скребков и шнеков классификаторов, завывание лопаток флотационных машин — всё слилось в один мощный несмолкаемый шум. Молоденькая ненка с глазами-щёлками и чёрными косичками-хвостиками провожает меня к кабинету начальника фабрики.
Стучу и, чуть помедля, открываю дверь. Небольшой чистенький кабинет. Тепло, тихо. За письменным столом черноволосый, с живыми карими глазами — начальник. Улыбаясь, мягким, тихим голосом произносит:
— Сагайдак? Садитесь! Моя фамилия — Муравьёв Михаил Александрович. Вы инженер? Что закончили и когда?
— Да, я инженер-механик. В 1930-м году закончил МВТУ. До ареста работал на московском заводе «Серп и Молот» начальником цеха.
— Значит, москвич? Абелевича и Шмидта знаете давно?
— Нет, совсем недавно, познакомились месяца два тому назад, да больше и не встречались ни разу!
— Они рекомендовали мне вас. А нам как раз нужен помощник механика. Работать в основном в вечерней и ночной сменах. Это пока наладим производство. Ведь мы ещё не работали, пока только опробываем механизмы.
— Простите, гражданин начальник…
— И сейчас, и впредь прошу обращаться ко мне по имени и отчеству!
— Простите, Михаил Александрович, отучили нас от этого, язык не поворачивается!
— Попытайтесь привыкнуть, Абелевич и Шмидт, да и другие, уже привыкли. На производстве мы делаем одно дело и отношения должны быть товарищескими, вам это понятно? Надеюсь, что вы, конечно, понимаете, что наш разговор отнюдь не для печати!
И улыбнувшись, после короткой паузы:
— Так что вы хотели мне сказать?
— Я вашего производства не знаю и боюсь, что буду плохим помощником, нельзя ли просто рядовым слесарем? Я ведь до МВТУ пять лет работал слесарем в железнодорожном депо!
— А вы сколько лет работали на заводе «Серп и Молот»? Это, кажется, у Рогожской заставы, если мне не изменяет память?
— Восемь лет без малого.
— И что же, начинали слесарем после МВТУ? Значит, сразу стали начальником смены прокатного цеха, а через полгода уже и помощником начальника цеха?
И, помолчав немного, как бы что-то обдумывая, продолжил:
— Вот что, Дмитрий Евгеньевич, это очень хорошо, что вы сказали мне о своём незнании обогатительного оборудования, я тоже, кстати, не ахти какой его знаток. Вот и будем вместе учиться! Согласны?
Что мог я ответить на его вопрос?
— Спасибо, Михаил Александрович, согласен! Разговор с вами забыть не смогу никогда, никогда! — вырвалось у меня.
— Завтра выйдете в вечернюю смену вместе с Абелевичем, он вам покажет фабрику, машины. Вам сегодня нарядчик скажет о переводе вас в одну из наших бригад. До свидания! Не забывайте, что на фабрике вы работаете помощником механика, вам будет подчиняться весь ремонтный персонал, ведите себя посмелее. Почаще рассказывайте мне всё, что касается механизмов. Я ведь только технолог.
И в тот же вечер я был переведён в барак обогатительной фабрики. Моё место оказалось рядом с К.П. Шмидтом — Костей, на втором этаже.
— Здесь теплее, — сказал он мне, когда возвратился с работы.
А пока что ни Абелевича, ни Шмидта в бараке нет, они на фабрике. Хоть бы не проспать их приход. Так много нужно сказать им хороших и тёплых слов благодарности, поделиться разговором с Муравьёвым.
Уже свыше четырёх лет мне на каждом шагу, всеми способами доказывали, что я не человек, что от меня отвернулся весь мир. Меня называли «врагом народа» — следователь, «номером триста двенадцать» — тюремные надзиратели, «заключённым» и «фашистом» — конвой и лагерное начальство, «фраером», «политикой» — рецидивисты, убийцы, воры, аферисты. Все забыли, что у меня есть имя, отчество, фамилия, никто не называл меня Дмитрием, никто не давал мне понять, что и в условиях заключения я прежний, может быть, даже нужный человек.
Я поклялся, что все свои силы, все свои знания отдам фабрике, я дал себе слово, что великое звание человека, несмотря ни на что, я оправдаю и пронесу сквозь жизнь до последнего вздоха.
Проявленная теплота и доверие, оказанное М.А. Муравьёвым, вселили в меня волю к борьбе, влили живую, бодрящую струю в моё существование, окрылили меня. Лёжа на нарах, я мечтал о больших и родных мне делах.
Я и теперь часто думаю, был ли Муравьёв тогда морально прав, разговаривая так с «врагом народа». Не совершил ли он этим преступления?
А что ему оставалось делать? Кричать, протестовать? Или молчать, как многие?! Но этого никто тогда не делал, да и не посмел бы сделать. И он тоже не кричал, не протестовал вслух и как будто бы молчал. Но его молчание было сильнее крика. Он протестовал, как мог. И если бы все так молчали, как молчал он, было бы меньше жертв и калек.
«Даже с точки зрения 1966-го года, норильский эксперимент кажется неимоверно трудным. Стократ трудней он был для людей, начавших его. Об этих людях, чья жизнь мало-помалу обрастает легендами, стоит, по-моему, рассказать, тем более что действительность часто оказывается гораздо умнее вымысла».
(Ю. Апанченко. «Правда», № 269 от 17.08.1966 г.)
А.П. ЗАВЕНЯГИН
«Начальником комбината был А.П. Завенягин. В двадцать лет Завенягин возглавил партийную организацию в Юзовке, в тридцать — вёл Магнитку, в тридцать пять был заместителем у Орджоникидзе. В Норильск его привели обстоятельства довольно сложные: после смерти Серго ему предложили выбрать стройку потруднее и подальше. Он выбрал. Это была не только из-за природных условий трудная стройка. Работали здесь по большей части партийные, советские, хозяйственные руководители, многих из них он знавал раньше. Он был для них
