с людьми.
Послышался голос Пассариньо, который пел на кухне.
— Этот негр здесь живет?
— Да, а то одному мне тоскливо.
— Неужели, кум, вы можете жить с негром под одной крышей?
— Бедняга мне во многом помогает. Синья ведь уехала; если бы не он, уж и не знаю, что было бы со мной.
— Кум, не мое дело, конечно, вмешиваться, но женщину надо держать в ежовых рукавицах. Со мной, например, шутки плохи. Моя жена это хорошо поняла.
— А по мне, главное — терпение и спокойствие.
— Какое там спокойствие! С ними надо построже.
Из дома вышел Жозе Пассариньо. Увидев капитана, он поклонился.
— Добрый день, капитан.
Виторино едва ответил на его приветствие, будто делая великое одолжение. Негр, не обратив на это внимания, попросил:
— Капитан, не найдется ли у вас сигареты для негра?
— Я не обязан носить сигареты для всяких бродяг.
— Мне хотя бы одну сигаретку, капитан.
Тогда Виторино полез в карман и, достав сигареты, сказал:
— Вот, возьми, это мне дал сын Анизио Боржеса, который приехал из Баии, где он учился; это тамошний табак, очень слабый.
И он протянул Пассариньо почти целую пачку.
— Капитан, вас послал мне сам бог.
И ушел, потихоньку напевая:
Встретился святой Антоний
Мне в Пиларе утром рано.
Заорал он во всю глотку:
«Опрокинем по стакану!»
— Бесстыжий негр, — сказал Виторино. — Вот какая жизнь ему по душе.
— У него доброе сердце. И он очень услужлив.
— Так вот, кум, жену надо держать в ежовых рукавицах. Иначе она сядет вам на голову. Кинка из Энженьо-Ново привязал свою жену к повозке, запряженной быками, и велел доставить на свалку к тестю.
Мастер Амаро молчал, а Виторино продолжал рассуждать:
— Скоро выборы. Вчера мне пришлось послать телеграмму Лиме Фильо. Он, видно, не представляет себе, что такое ожесточенная борьба. Почему он не разрешает мне вербовать избирателей? Сюда направляется Рего Баррос. Говорят, с ним прибудет сорок девятый батальон. Он всегда разъезжает под охраной солдат. И правильно делает. Его отец был владельцем энженьо в Марангуапэ, это был довольно энергичный человек. Я слышал, что сын его не менее решителен. Он служил в Канудосе и сражался с кабрами Консельейро[45], а это не так-то просто. Мне такие люди по душе. В Пиларе я хорошенько проучу Жозе Паулино. В день святого Педро я слышал разговоры Лоуренсо, его брата, который был большим человеком в Пернамбуко. Мы свалим этих каналий Машадос.
Мимо дома Жозе Амаро ехал обоз с кашасой. Подошел Алипио. Ему надо было сказать несколько слов мастеру:
— Нам пришлось вернуться. Там внизу, на шоссе Марау, караулит таможенный чиновник с двумя полицейскими. Мастер, можно вас на минутку?
— Если у вас секреты, я могу уйти.
— Нет, капитан, мне только надо сказать пару слов мастеру.
— Терпеть не могу людей с фокусами. Вы что думаете, я не умею держать язык за зубами?
Жозе Амаро и Алипио отошли в сторону. Последний уже знал о нападении на Пилар. Слепой Торкуато встретился с ним у заливных лугов Ойтейро и все рассказал. По его сведениям, Тиаго не арестован.
— Вы меня подождите, мастер, завтра я вернусь с новостями. Не уходите со своей земли. Завтра я принесу приказ капитана.
Когда они вернулись, Виторино собрался уходить.
— Я здесь лишний.
— Вы никогда не можете быть лишним, капитан, — сказал ему Алипио.
— Второй раз меня оскорбляют в этом доме.
— Кум, извините меня, но вы не правы. Ну разве можно обижаться на то, что один человек отзывает другого, чтобы поговорить о своих делах?
Виторино ничего не ответил. Обоз скрылся. Паровозный гудок возвестил о том, что идет поезд из Параибы.
— Ладно, кум, я поеду. Солнце начинает клониться к закату, а мне еще нужно поговорить с Лулой де Оланда. Да, кстати, что у вас с ним произошло?
— Он выгоняет меня из энженьо.
— Не может быть!
— Это так, кум.
— Что же вы такого натворили?
— Да ничего. Я думаю, что ему наговорил что-нибудь негр Флорипес. Но эта собака мне еще заплатит.
Мастер стиснул зубы, лицо его помрачнело.
— Кум, этот негр мне за все заплатит. Я с ним разделаюсь.
— Не надо волноваться. Все образуется. Лула чувствует себя оскорбленным. Я с ним потолкую. Можете на меня положиться. Я все улажу. Сейчас же поеду туда. Лула отказывается от поста в палате, который я ему предложил. Просто он боится Жозе Паулино. Но я с ним поговорю. Как это можно прогнать из дома порядочного человека, который сам зарабатывает себе на жизнь? Я ему скажу все, что я о нем думаю. Виторино Карнейро да Кунья не умеет лицемерить. Он говорит правду в лицо.
Старая ослица размахивала хвостом, отгоняя мух, которые облепили ее круп.
— Отличное животное. Приобрел на ярмарке в Итабайане. Цыган думает, что перехитрил меня. Я отдал ему свою кобылу, а он мне — свою ослицу. Она хорошо бежит и вынослива. Я не променяю ее ни на какую лошадь, даже самую породистую. В дураках остался цыган. У Виторино Карнейро да Кунья есть голова на плечах.
И он громко расхохотался. Порывы ветра раскачивали питомбейру. Пронесся вихрь, поднявший с земли сухие листья. Над дорогой стояло облако пыли.
— Будет дождь, кум. Этот горячий, как из печки, ветер меня не обманет. Ну ладно, я поеду.
И, взгромоздившись на ослицу, которая сгибалась под его тяжестью, капитан Виторино да Кунья уехал. Отъехав уже довольно далеко, он вернулся и сказал мастеру Жозе Амаро:
— Я обязательно поговорю с Лулой, этого нельзя так оставлять.
Вскоре его новая шляпа скрылась за кажазейрами. Жозе Пассариньо пел:
Сына твоего, сеньора,
Ни за что я не прощу.
Уходи сама отсюда,
А его не отпущу.
Многих он убил в сертане,
И ему я отплачу.
Он за кровь заплатит кровью —
Будет предан палачу.
Это была песня о кангасейро, о том, как его мать просила для сына помилования у президента. Она была готова отдать все: и землю, и деньги, и красивую мулатку, лишь бы освободили ее сына. Была готова на любые жертвы, лишь бы защитить сына, которому суждено было умереть на виселице. А президент отказал ей. Мать обливалась слезами, но суровый президент вершил свое правосудие, и для кангасейро была приготовлена виселица. Мастер Жозе Амаро остановился, чтобы дослушать песню до конца. Вдруг издалека до него донесся крик:
— Кусай Хвост! Кусай Хвост!
В ответ послышался хриплый голос
