Линс до Рего
УГАСШИЙ ОГОНЬ
Роман
ПРЕДИСЛОВИЕ
На Северо-Востоке Бразилии в долине реки Параибы тянутся на многие сотни километров плантации сахарного тростника. Когда-то, в первые века португальской колонизации, сюда ввозили из Африки черных рабов, чьим трудом создано было богатство «сахарной аристократии». Многие десятилетия после отмены рабства (1888) сохранялись здесь и почти рабская зависимость негров-батраков, и особый жизненный уклад, присущий патриархальному рабовладельческому хозяйству. Даже став юридически свободными, негры боялись уходить с плантаций, на которых трудились их отцы и деды, от сеньора, в котором они привыкли видеть всесильного властелина.
На одной из самых больших плантаций Параибы, в богатой и влиятельной семье, родился в 1901 году будущий писатель Жозе Линс до Рего. Рано осиротевший мальчик был воспитан дедом. И в «Угасшем огне», и в нескольких других романах Линса до Рего появляется фигура деда. Это полковник Жозе Паулино, плантатор старой закалки. Круто распоряжается он жизнью батраков и слуг, да и всю округу с чиновниками, полицейскими, торговцами, ремесленниками считает своим имением. Но зато он рачительный хозяин, целый день проводящий вместе с батраками в поле под палящим солнцем. Он блюдет по-своему справедливость, зная, что если негр работает — он должен быть сыт и здоров. На его плантации берегутся обычаи патриархальной старины: старшие мастера обедают за одним столом с хозяином, в господской кухне с утра топится большая печь, и каждая негритянка может зайти, чтобы получить свою миску фасоли и потолковать с сеньорой хозяйкой об оборотне, якобы появившемся в деревне. Дети и внуки сеньора играют с негритянскими ребятишками и слушают рассказы старых негров о временах рабства и о разбойниках-кангасейро, наказывающих алчных и жестоких сеньоров и помогающих обиженным беднякам. Так жили на старой плантации в начале нашего века, когда подрастал Жозе Линс до Рего.
Но постепенно мир вокруг юноши начал меняться. В 20-е годы весь сахарный район переживал глубокий кризис. Раньше каждый плантатор держал собственное «энженьо» — маломощную дедовскую установку для варки сахара. Бразильский сахар стоил очень дорого и постепенно стал терять мировой рынок. Тогда предприимчивые капиталисты попытались модернизировать производство сахара. Строятся большие сахароваренные фабрики, владельцы маленьких энженьо быстро разоряются, и фабриканты скупают за бесценок опустевшие плантации. Один за другим угасают огни старых энженьо, а вместе с этими огнями умирают обычаи, традиции, легенды. Отношения между фабрикантами и рабочими уже никак не напоминают патриархальную простоту господского дома Жозе Паулино. Как всегда и всюду, капитализм уничтожает естественность и коллективность народного быта, слитность человека и природы, всякую местную «особость» нравов.
В это время Жозе Линс до Рего уже учится на медицинском факультете в городе Ресифе. (Став врачом, Линс не оставлял впоследствии медицинскую практику даже в пору блестящего писательского успеха.) Ресифский университет, один из старейших в Бразилии, славился гуманитарным образованием. Отсюда вышли известные бразильские философы, историки, фольклористы. В 80—90-х годах прошлого века появился даже термин «ресифская школа» — так назвали группу мыслителей и литературоведов, выступивших с критикой религиозно-догматического мышления и способствовавших утверждению реализма в бразильской литературе. В 20-е годы, когда Линс до Рего жил в Ресифе, там складывалось новое идеологическое движение, захватившее историческую науку, социологию, этнографию. Оно называлось регионализмом, поскольку требовало изучения социальных и культурных проблем каждого района страны. Регионалисты не только публиковали труды по истории бразильского общества, негритянским религиям и фольклору, но и старались практически помочь спасению народной культуры Северо-Востока. Они привлекали писателей, художников, артистов к участию в своих конгрессах и изданиях, к собиранию и пропаганде фольклора. Как идеологическая программа регионализм был узок и ограничен: интересуясь прежде всего исторической спецификой национальной жизни, он не поставил важнейших проблем современной Бразилии — проблем, связанных с феодальной собственностью на землю и господством иностранного империализма. Но тогдашней литературе регионализм сообщил особый интерес к изучению реальности и ее точному и неприкрашенному изображению. Регионализм поддерживал у писателей вкус к социологии, к анализу конкретной общественной структуры — и вместе с тем ощущение необыкновенной поэтичности народного быта, идущее от основательного знания фольклора. Вся оригинальность бразильского романа 30—40-х годов, высоко оцененная мировым читателем (а советский читатель может присоединиться к этой оценке, ибо на русский язык уже переведены книги Жоржи Амаду и Грасилиано Рамоса), заключена, по существу, в этом неожиданном соединении жесткого и объективного социального анализа и мечтательной поэтичности, реалистической сухости и романтической напевности.
Конечно, своеобразный облик целой литературной эпохи не мог быть только результатом влияния одной научной школы. Он рожден прежде всего движением истории, новым национальным самосознанием, настоятельно требовавшим от искусства и познания и выражения, — познания исторического пути нации, выражения ее духовных потенций. Регионализм помогал художникам, предоставляя им возможности практического осуществления творческих задач, поставленных временем. Регионализм указывал на действительно необыкновенное многообразие социальных и бытовых укладов разных областей страны и на то, что невозможно понять и определить путь нации в целом, не изучив и не поняв конкретные обстоятельства, в которых находятся жители разных областей, и те отличные друг от друга психологические стереотипы, которые сложились под давлением этих обстоятельств. Почти вся бразильская литература 30—40-х годов региональна. Писатель отталкивается от природы и быта своего родного края, от специфических социальных и психологических конфликтов, увиденных им среди земляков, чтобы — в меру своего таланта и глубины мышления — представить читателю свой анализ и свой прогноз национальной судьбы. И для науки и для искусства в Бразилии регионализм был неизбежным и оправданным этапом. Ряд исторических факторов: неравномерность развития отдельных областей, расовая неоднородность населения, уродливая монокультурность, закрепляющая архаичный социальный уклад, позднее и недостаточное развитие внутренних связей — все это создало резкие различия в «человеческом климате» бразильских штатов. К общенациональному от областного, хорошо изученного — таков был путь бразильского романа и — шире — бразильской мысли в период между двумя мировыми войнами.
Жозе Линс до Рего как писатель формировался в непрерывном и тесном интеллектуальном общении с регионалистами — социологами и историками. Он был другом и сподвижником главы регионализма Жилберто Фрейре. Первое произведение Линса — пять романов, объединенных в «Цикл сахарного тростника» (1932–1936), — и фундаментальное исследование Фрейре «Северо-Восток. Аспекты влияния сахарного тростника на жизнь и пейзаж Северо-Востока Бразилии» были задуманы и выполнены как два подхода с разных сторон к решению одной и той же задачи — осмыслению исторических судеб
