решенным только один вопрос. Не один, конечно, но главный. Именно им он и собирался заняться, после того, как Лерочка упорхнула вправлять мозги своим беспокойным клиентам.
Олег отправился к родителям. К папе и маме, что стойко игнорировали присутствие Лерочки в его жизни.
Родной дом встретил Змеева холодно. Точнее, все вроде было так же, как и раньше, но он не ощущал прежнего тепла. Может потому, что между ним и родными повис знак отчуждения.
Олег не хотел вновь завоевывать родительское расположение. Вырос. Возмужал. И больше не нуждался ни в их поддержке или одобрении. Но Лерочка очень переживала, и поэтому он решился на пиратский захват.
Давно пора было расставить все знаки препинания в их непростых отношениях.
— Олежек, — обрадовалась мама.
— Сын, — поднялся из кресла отец и окинул Змеева строгим взглядом. Весь вид его излучал недовольство и даже негодование.
— Привет, ма. Здравствуй, па, — нацепил Олег на себя доброжелательную улыбку, стараясь не обращать внимания на ледяное величие когда-то очень сурового и грозного отца.
Он давно не ощущал ни робости, ни почтения. Все кануло в неизвестности и уже не будило прежних чувств, но где-то внутри пылал костер, где сгорели его мечты и жизнь, которую он так и не прожил. Это не обида. Это возможность дать наконец-то этому костру погаснуть, остыть головешкам и развеять пепел по ветру.
— Чем обязаны? — это все еще отец.
— Никита! — упрекнула его мама и кинула укоризненный взгляд. Ей все же хотелось, чтобы в доме царил мир и спокойствие. Жаль только, что она никогда не была целиком и полностью на стороне сына. — Проходи, Олежек, сейчас будем пить чай. Олечка испекла воздушное печенье, точно такое, как ты любишь.
Он что-то не припоминал своего пристрастия к сладкому, но спорить не стал: мама пыталась как-то уравновесить их с отцом.
Олег позволил ей усадить себя за стол, хлопотать и суетиться. А когда она наконец-то присела, сделал то, ради чего пришел к ним.
— Я женюсь, — заявил без предварительных «ласк».
Мама поперхнулась чаем, отец вскинул голову, как боевой петух. Потрепанный и старый, с потускневшими перьями, но все еще бойцовской породы, когда сил нет, а клюв до сих пор нацелен, чтобы разить. К счастью, уже не с той силой, как раньше.
— На этой бродяжке? — выплюнул он презрительно и отставил чашку, которую уже, было, взял в руки.
— Я женюсь на Лерочке Анишкиной, дочери доблестного подполковника Анишкина, прекрасной девушке, замечательном психологе, матери моих будущих детей.
— Она беременна? — дрожащим шепотом спросила мама и схватила отца за руку, словно хотела остановить его на скаку, как норовистого жеребца.
Отец тоже замер, как изваяние. Сверлил Олега тяжелым взглядом.
— Еще нет, но у нас все впереди, — уверенно сказал он и увидел, как поникла мать, пряча мокрые глаза, как усмехнулся едко отец и устало потер виски.
— Твоя жена, — открыл отец рот, — твоя настоящая жена, — надавил он на каждое слово, подчеркивая, что до сих пор так и не принял его развод, — рассказала нам о вашем общем горе. Что она не смогла иметь детей из-за тебя.
Мать жалко всхлипнула.
Олег лишь приподнял брови. Он не верил, что Лина его оболгала. Возможно, старики все поняли не так.
— А Лина не сказала случайно, что у меня есть дети? Не от нее, конечно.
Мать вскинулась и вскрикнула, отец напрягся и побагровел.
— Ты не мог так обидеть ее! Ты наш сын, и если священные узы так мало значат для тебя, значит мы плохо воспитали тебя, ты не наш сын. Наш сын никогда бы не стал плодить бастардов!
Олег устало откинулся на стуле. Средневековье смрадно дохнуло ему в лицо. Нет, наверное, они никогда не поймут друг друга. Но во имя маленькой девочки Лерочки он хотел освободиться. Снять с души груз, оставить позади недомолвки, а потом уже в путь — вперед.
— Сто лет назад вы заставили меня вступить в договорные отношения, не спросив, хочу ли я этого на самом деле. Может, стерпится — слюбится и существует для кого-то, но не для меня. Видит Бог, я хотел в некотором роде соответствовать сомнительным стандартам, которые проповедовала моя семья. До тех пор, пока не влюбился. И, следуя все тем же стандартам, а также мольбам и уговорам, — метнул он на мать многозначительный взгляд, — я сломал себя в угоду семьи. В угоду тебе, пап. Потому что ты не смог решить свои проблемы самостоятельно, а взвалил их на мои плечи. И я принял груз, чтобы вам жилось хорошо, чтобы бизнес процветал, а Глебушка мог и дальше жить так, как он привык. Я всем угодил, кроме себя. Сделал несчастной Лину, потому что не мог дать ей ни любви, ни ребенка. А тем временем здесь родились и выросли без отца мальчик и девочка. От женщины, которую я любил всем сердцем.
— Наши внуки? — дрожал мамин голос, а по ее щекам катились слезы. — Это правда?..
— Это правда. Как есть. Никите шестнадцать, Каролине — шесть лет. Аля, к сожалению, умерла. И мои дети выросли, не зная отца. Отцом им стал совершенно другой мужчина. Уже не чужой. Муж их родной тети, что смогла дать детям и любовь, и тепло, и все необходимое. А я тем временем не знал о их существовании и продолжал плодить деньги для своей семьи, которая не оценила и не поняла моего «подвига», — иронически подчеркнул Олег последнее слова. Только ирония получилась горькой. — Да, я не смог дать Лине детей. И, может, это к лучшему. Иначе я бы не встретил Лерочку. Не узнал своих детей поближе. Не полюбил всем сердцем. Я больше никому ничего не должен. Хочу и буду жить так, как мне нравится. И я не за вашим благословением пришел или одобрением, а поставить перед фактом: я женюсь на любимой женщине. И теперь перед вами стоит выбор: принять или не принять это, впустить или не впустить в свою жизнь сына и его любимую жену, общаться или нет с внуками. С теми, что родятся в моем браке. Со старшими моими детьми, увы, вы потеряли это право. Как и я, впрочем. Чужой дядя со стороны. Праздный наблюдатель. Мой собственный сын ненавидит меня, а дочь зовет папой другого человека. У них есть дедушка и бабушка, но это не вы. Шестнадцать потерянных лет, вычеркнутых из жизни моих детей. Шестнадцать лет, которые никогда не вернуть назад.
Олег перевел дух и понял, что тело его сводит судорога от напряжения и горечи, от боли, что
