Глава 1Таня
Настоящее время
— М-можно я тебя п-поцелую?
За окном бушует апрель. Лопаются почки, вовсю цветут абрикосы, зеленеет трава. Весна нынче запоздала даже в нашем приморском городке, но её дыхание не спутать ни с чем.
Сегодня особенный день. Мне девятнадцать. И, может, поэтому Саша Ландау стоит передо мной с букетом цветов и робко просит то, о чём нормальные современные парни не спрашивают, а берут своё, не боясь получить отказ или пощёчину. Немодно нынче слыть недотрогой.
Саша Ландау в каноны раскрепощённой молодёжи не вписывался. Он был всем хорош: симпатичный, высокий, воспитанный. «Из очень хорошей семьи», — зудела мама, намекая, что стоит присмотреться. И я присматривалась.
У Саши один недостаток — он заикается. В обычной жизни — слегка заметно: растягивает звуки, что придаёт его речи определённый шарм. У него красивый бархатный голос.
К необычным интонациям хочется прислушиваться. Они ласкают мой тонкий музыкальный слух, а это милое несовершенство делает Сашу если не ближе, то почти своим, домашним, привычным, как удобные пушистые тапочки, которые я ношу не задумываясь.
Но когда он волнуется, как сейчас, то заикание выпячивается слишком явно. Это не отталкивает. Это делает Сашу неимоверно милым и трогательным.
— Конечно, можно, — улыбаюсь ему широко, от всей души, но когда он тянется ко мне красивыми губами, от которых обычных девочек кидает в дрожь, я ловко уворачиваюсь и подставляю щёку.
Возможно, я его обижаю, но Саша — мальчик воспитанный, вида не показывает. Послушно касается губами моей щеки. Но касается так, что невольно внутри рождается трепет. О, да, я всё же живая. И эта реакция на лёгкое касание удивляет меня очень сильно.
— П-поздравляю с днём ррождения, — бормочет он почти интимно. Его лицо слишком близко к моему, дыхание шевелит волосы на виске, но больших вольностей он себе не позволяет. Ни касаний, ни горячих объятий.
Саше двадцать пять. Он уже окончил университет и пошёл по стопам отца. У них — семейная профессия. Собственное дело — адвокатская контора Ландау и сын. Вывеску можно не менять веками, потому что из поколения в поколение у Ландау обязательно рождаются сыновья, которые покорно (а может, и с удовольствием) несут адвокатский крест.
Саша не исключение. Он пока ещё не блестящий юрист, а так, начинающий, но, судя по всему, до признания ему недолго «в девках гулять». С его умом, внешностью, харизмой даже речевой недостаток не помешает взобраться повыше.
«Интересно, он девственник?» — ни с того ни с сего рождается внутри меня вопрос, и я готова сама себя покусать за подобные мысли. Ну какая мне разница? Как сказала бы мама: приличные девушки о таком не думают.
Нет, у нас не девятнадцатый век, а вполне себе двадцать первый, но в нашей семье, как и в многих «приличных семьях с глубокими интеллигентными корнями», время значения не имеет.
— Спасибо большое, — прижимаю я к груди огромный букет традиционно тёмно-бордовых роз. Думаю, их девятнадцать, по количеству прожитых мной лет. Боюсь, когда мне исполнится пятьдесят, букет я не оторву от пола. Но что об этом думать сейчас? Может, до пятидесяти я не доживу. А девятнадцать — только раз в жизни.
Я застенчиво утыкаюсь носом в цветы, делая вид, что тронута и польщена. На самом деле, так и есть, но я бы солгала, если б сказала, что обожаю розы уныло-пенсионерского цвета.
Интересно, он выбирал розы сам или ему подсказала мама?..
— И ты даже не п-посмотришь подарок? — Сашка улыбается так, что останавливается дыхание. Нет, он всё же хорош, чертяка, и, думаю, знает всё о своём обаянии, магнетизме, что прёт из него, как хорошее дрожжевое тесто, не желающее оставаться в рамках одной унылой кастрюли.
Интересно, если его очистить от шелухи традиций, правильности и правил приличия, каким он станет, как раскроется? Будет ли это рычащий лев с великолепной гривой и острыми клыками или опасный гепард, поигрывающий мускулами, готовый во всей красе развернуть своё обаяние и грациозность?
В роли ушастого унылого осла Сашку Ландау я не представляю. При всей цивилизованности, я никак не могу представить его каким-нибудь домашним животным. Он даже на кота не смахивает.
— Подарок? — удивлённо приподнимаю брови. В руках у меня только огромный букет.
Сашка сокрушённо цокает языком, отчего становится живым и настоящим, а я думаю, что совсем не знаю его. Впрочем, это и не мудрено: мы встречались не так часто, вскользь.
Это было так называемое «заказное» знакомство, подстроенное нашими родителями.
Я не стала сопротивляться, а вот что помешало ему уклониться — вопрос. У такого интересного парня наверняка рота поклонниц, томно вздыхающих о его прекрасных очах и, наверное, не только.
До сегодня мы вежливо обменивались приветствиями, чинно вели светские беседы, покорно танцевали под одобрительные взгляды старшего поколения.
Пару раз Саша водил меня в кино, на концерт симфонической музыки и в оперу. Очень вежливый и учтивый молодой человек, преисполненный интеллигентности по макушку.
И вот сегодня как откровение — просьба о поцелуе. Он этого хотел, волновался, и мне немного не по себе от немного другого, незнакомого Александра Ландау.
Я обшариваю букет взглядом. Заглядываю под упаковочную крафтовую бумагу. Там коробочка из точно такого уныло-бордового бархата — розам под стать.
Я теряюсь. Боюсь взять в руки и открыть. Это же не предложение руки и сердца, нет? Иначе я не знаю, как себя вести. Я не готова. Слишком плохо знаю его и вообще…
— Открой, не бойся, — подбадривает он меня, и я решаюсь. Всегда можно подобрать очень осторожные и аккуратные слова если не отказа, то уклончивой демонстрации своего несогласия. По крайней мере, не сегодня, не сейчас.
На бархате — золотая цепочка с кулоном. Летящая чайка. Это красиво. И… очень мне по духу. И по сердцу. Он угадал? Или… знал?..
Я поднимаю глаза, чтобы поблагодарить. На этот раз — по-настоящему искренне, но не успеваю.
— Танька! — в комнату вваливается Летка. Глаза навыкате, лицо пунцовое. На лбу — испарина, по вискам струится пот, волосы стоят торчком.
Бежала. Спешила. Выглядит не очень, мягко говоря. Но именно поэтому я выпрямляюсь, сжимая до боли в руках бархатную коробочку.
Я не жду ничего хорошего, потому что приличные девушки в подобном виде на день рождения горячо любимой подруги не являются.
Впрочем, Летка могла делать всё, что ей заблагорассудится. Её отец — заместитель мэра города. Мэры менялись, а Леткин отец — нет. Неубиенный ни при какой власти. Поэтому Летке прощали всё и всегда.
