Раубольд. — Или ты это забыл, Хайнике? Неужели ты все забыл?
— Ни у одного арестованного ни один волос, не должен упасть с головы! — упрямо повторил Хайнике. — Через некоторое время они предстанут перед судом общественности и будут наказаны.
— А пока их только изолировать, и все? — спросил Раубольд.
— Да, только.
— И для этого я не сплю по ночам?
— Да, — ответил Хайнике. — Для этого.
— Господа, я благодарю вас за столь гуманное решение, — со вздохом облегчения произнес доктор Каддиг.
Георг встал, подошел к двери. У него кружилась голова. Показав на Хиндемита, Георг сказал:
— Вот стоит человек, у которого восемь детей. — Георг подошел к доктору Феллеру. — Восемь детей, доктор! — И уже тихо добавил: — Я очень скверно себя чувствую, но это не слабость. — Затем продолжил нормальным голосом: — Представьте, что он заслуживает строгого наказания, этот отец восьмерых детей. — Георг оперся о стол и, повернувшись к Раубольду, сказал: — Так давайте же мы и его повесим. А когда его жена с детишками будет идти по улице и увидит нас, она скажет им: «Посмотрите вон на тех дядей. Это коммунисты Хайнике, Ентц, Раубольд, а вон господин ландрат и доктор. Это они повесили вашего отца. И эти восемь человек, восемь детей, для нас навсегда потеряны!
— Пусть ими занимается отец! — заметил Раубольд.
— А ты близорук! — не унимался Георг.
— Я на свое зрение не жалуюсь.
— Ты видишь только то, что будет сегодня вечером, а что будет завтра утром, ты уже не видишь. Мы обязаны думать о будущем. Все, что мы делаем сегодня, должно иметь под собой почву. Наше восстание — это не наш каприз. От него зависит судьба нашего народа. Наша власть должна дать народу новую, счастливую жизнь. Мы, коммунисты, идем впереди, и мы приветствуем каждого, кто идет вместе с нами, даже детей нацистов, если они отмежевались от своих отцов.
— А если их отец — мерзавец? — не унимался Раубольд.
— Суд определит степень его виновности, — ответил Георг.
Собравшиеся в комнате старались не смотреть друг на друга, будто стесняясь тех мыслей, которые еще несколько минут назад сидели в их головах.
И лишь один Раубольд в сердцах стукнул кулаком по столу, выражая свой протест и несогласие с Георгом.
9
Утром по улице шел человек с картонной коробкой в руках. Ноша была тяжелой. Человек проделал долгий путь от верхнего города до ратуши. Мужчина вошел в здание, поднялся по лестнице и, не обращая внимания на протест секретарши, вошел в кабинет бургомистра. Незнакомец поставил картонную коробку на письменный стол.
Ентц в этот момент вынимал из рамки портрет городского архитектора, который умер еще в 1934 году. Услышав, что кто-то вошел в кабинет, Ентц обернулся и, увидев вошедшего, раскрыл рот от удивления. Рамка с портретом выпала у него из рук, зазвенело разбитое стекло, но Ентц, казалось, ничего не замечал. Он подошел к мужчине и заключил его в свои объятия.
— Дружище! Шиндлер! Дорогой Август! Кто бы мог подумать! Ну и сюрприз!
— Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе, — тихо произнес Август и добавил: — Ты же мне говорил: когда все будет позади, принеси эти книги. Ты еще говорил тогда, что мы с тобой выпьем за то, что остались в живых! Водки у меня в доме нет ни капли, давно уже нет, да и ты не появлялся. Вот так-то!
— У нас для тебя есть работенка, очень много работы, — оживился Ентц.
Август покачал головой. Вид у него был неважный, говорил он тихо.
— Я уж не тот, что был. Я знаю это, но изменить ничего не могу. Живу на одной баланде. Нищета заедает. Думаю, что до хорошей жизни мне уже не дотянуть.
— Мы победили, Август! — воскликнул Ентц, тряся его за плечи.
— Я всегда мечтал об этом.
— Ты что, все еще не веришь в нашу победу?
Шиндлер пожал плечами.
— Боже мой, кто сделал тебя таким маловером? Партия наша живет! Ты же член партии! Нашу организацию в городе возглавляет Хайнике! Георг Хайнике!
— Я-то одинок вот уж много лет. У меня есть дочь, но я до сих пор не знаю, жива ли она. Год назад она уехала в Берлин, уехала добровольно работать телефонисткой на коммутаторе ВВС. Никто не мог ее удержать, она меня уже не слушалась. Нынче дочери не слушаются своих отцов. Такие уж сейчас времена. Обратно она не вернулась.
Ентц подумал: «Нужно помочь ему. Он сейчас надломлен…»
— Твои книги, — проговорил Август, вытирая пот со лба, — твои книги я сохранил.
— Спасибо, Август!
В картонной коробке лежали завернутые в газету книги. Рискуя жизнью, Август хранил их у себя двенадцать лет.
Развернув книги, Ентц выложил их на письменный стол, провел пальцем по корешкам, открыл первую попавшуюся книгу, прочел несколько строчек и рассмеялся. Мысленно Ентц унесся в прошлое. Он вспомнил молодость, когда они с товарищами участвовали в стачках и забастовках, в горячих дискуссиях. Все это было так давно, что многое стерлось в памяти. О Вальденберге в этих книгах ничего не говорилось. Его историю теперь предстояло делать им.
Ентц стоял и улыбался собственным мыслям, не заметив, как Август вышел из его кабинета.
Ентц поднял с пола портрет нацистского архитектора и, порвав его на части, позвал Грегора.
— Если мне суждено целый день сидеть в ратуше, то я лучше пойду домой, — заявил Грегор, войдя в кабинет. — Сидеть я и дома могу возле своей жены.
— Мне нужен служебный автомобиль доктора Рюсселя. Я сегодня же хочу поехать к русским.
— А вот этого я бы и не делал! — посоветовал Грегор. — Кто знает, что они тебе скажут? И вообще, кто знает, признают ли они бургомистра, который стал им безо всяких выборов? Я думаю, они такого не потерпят.
— Боишься? — поинтересовался Ентц.
— Никого я не боюсь, но они — победители, а мы — побежденные, а все права на стороне победителей. Тут и объяснять-то нечего. Они сами решат, кому быть бургомистром. Они сами решат, кому к ним можно ездить, а кому — нельзя. Ты можешь рассказывать им все, что хочешь, но они запросто могут тебе не поверить.
— Они же наши товарищи.
Грегор отрицательно покачал головой.
— Они победили, и мы победили! — сказал Ентц.
— Это не одно и то же.
— Найди машину.
Грегор пожал плечами и неохотно вышел из кабинета. Разыскать машину доктора Рюсселя оказалось не так-то просто. Грегор направился к виллам богачей. Там находилась и вилла доктора Рюсселя.
Грегор позвонил у входа в виллу. Никто ему не открыл. Тогда Грегор сам открыл калитку и прошел к
