накрашенным крупным ртом, в блузке цвета хаки, дает интервью.
— Они убивали всех: мужчин, женщин и детей. Я пуэрториканка и участвовала в пуэрториканском движении «We shall overcome». В Вашингтоне есть такие районы, где живут люди, у которых нет имени. Не только ничего нет, но даже имени.
И снова кадры хроники, теперь уже студенческие волнения в кампусах.
«Девять тысяч студентов», — сообщила диктор.
А с экрана смотрела широко расставленными светлыми глазами молодая Симона. Фотографии. Вот она с детьми, вот, щурясь от солнца, смеется. Волосы цвета меда.
Диктор: «Она принимала участие в движении против войны во Вьетнаме, за права человека. Была связана с «Красными бригадами», арестована по подозрению в шпионаже итальянской полицией. В тюрьме у нее забрали итальянский паспорт и выслали в США, где она приняла участие в конгрессе «Черных пантер».
Шли кадры конгресса, где все участники были одеты под Че Гевару, потом демонстрация перед министерством юстиции, плакаты в защиту Симоны, Джо-Энн и Кейт.
Ирина вдруг поняла: все, о чем здесь говорилось, — правда. И трупы в реке, и дети, прижавшиеся к Симоне, и ее поддельный паспорт, и связь с «Красными бригадами», и убийство в Гайяне, и школа в Бруклине, которую организовали Джо-Энн и Кейт для тех, у кого нет даже имени, и то, что Джо-Энн была нежной и веселой, а Кейт — красавицей, — все правда. И в этой правде таится величайшая ловушка для сильных и страстных натур. Но самая страшная правда в том, что у нее тоже уже нет имени и она — пациентка этого «заведения», над которой по ночам делают эксперименты.
Телек уже показывал какого-то веселого идиота, руководящего игрой, где вслепую нужно было угадать выигрыши: зубная щетка или «лендровер». Смущенному пареньку в клетчатой рубашке досталась зубная щетка, и он, счастливый, будто выиграл «лендровер», под аплодисменты других участников вернулся на место.
«В конце концов для этих людей разница между «Лендровером» и зубной щеткой не так уж велика», — подумала Ирина, засыпая.
Ночью ей приснился тот тягостный сон: снова на носилках уносили Раскурова санитары, она наклонялась над ним, а он просил: «Поцелуй меня». Она целовала, и тогда он злобно сообщил: «Я знаю, это у вас называется «погасить человека». Именно так вы это делаете».
А потом во сне она вдруг вспомнила формулу переброса времени «от прошлого к будущему», по которой меняла программу на дискетах. Формула возникла перед ней на белой стене и Ленин голос сказал:
«Это клетки дорсального шва, то есть трансформации нет. Об этом свидетельствуют и пики в стволе мозга».
Ирина хотела проснуться и записать формулу. Она понимала, что спит, и боялась утром не вспомнить, но проснуться никак не могла. Она видела, как на белой стене проступили очертания огромного и тоже белого дома. Внизу, у его подножия, стояли люди, много людей. Река отливала ртутью за их спинами. Люди что-то кричали.
Невыносимо заболела голова: ощущение, что в затылке наливается и пульсирует огромный нарыв, вот-вот лопнет.
— Хватит, — сказал Леня по-английски. — Достаточно.
Кто-то возразил.
— Хватит, — повторил Леня. — Ничего больше не будет.
— Помоги мне, — промычала Ирина через боль, через непослушные губы.
Боль вдруг ушла, Ирина поднималась к синему небу и, раскинув руки, летела над излучиной реки, взмыла над башней какого-то высокого дома.
— А ты молодец, — прошептал кто-то на ухо, — формула очень красивая.
И Ирина поняла, что это Бог похвалил ее.
Утром она впервые пробежалась по саду, видела, как из резных ворот выехал великолепный «кадиллак», чуть притормозив перед расступившимися женщинами с плакатами. Ирина впервые увидела демонстрантов за воротами и поняла, что это, наверное, зрительницы вчерашней передачи, но, когда поравнялась с воротами, увидела девочку, похожую на Симону.
«Я не видела мою мать четыре года!» — было написано на плакате.
«Но ведь во вчерашней передаче говорилось, что они здесь только два года. Что это означает? Либо старую передачу показали специально для нее, либо… я здесь уже два года».
Ирина пробежала вдоль стены пять кругов. Отметила, что почему-то стала сильной, тренированной.
Весь день она с жадным тайным любопытством присматривалась к пациенткам. Они тоже были необычны. К ним пришли парикмахерша, маникюрша. Джо-Энн выбирала платье, чтобы отдать погладить. Мускулистый загорелый санитар в белых брюках и такой же белоснежной майке с узкими бретельками делал Кейт массаж. Пришлось подождать с уколом.
Кейт лежала на животе — длинная, желто-атласная, прикрытая лишь чуть простыней, и, когда парень разминал ей крестец, застонала сладострастно и что-то сказала хрипло.
Парень ухмыльнулся, не разжимая светлых губ.
Вернувшись в свою комнату, Ирина заметила стопку бумаги и упаковку бигов на полке этажерки. Долго припоминала, когда и кого просила об этих дарах. Не вспомнила. «Неважно!»
В обед записалась у миссис Тренч на завтрашнюю поездку в город.
Во время вечернего укола Джо-Энн, причесанная и отмас-сированная косметичкой, блеснув длиннющими, накрашенными перламутровым лаком ногтями, одним движением бросила что-то ей в карман.
— Ты плохо сделала сегодня укол! — гневно выкрикнула она, повернувшись к Ирине.
Ирина опешила: такого еще не бывало.
— Ты плохо сделала мне укол, ты нарочно делаешь мне больно, у меня вся задница в инфильтратах! — орала Джо-Энн.
Дверь уже кто-то открывал.
— Не смотри в комнате, — одним дыханием из открытого рта вытолкнула Джо-Энн.
— Что произошло? — спросила миссис Тренч с порога.
— Ничего. Она сегодня плохо сделала укол.
— Но, наверное, не настолько плохо, чтобы так кричать.
— Хотите попробовать?
— Вы свободны.
Ирина вышла из палаты.
Вечером она вынула из шкафа свою единственную юбку и кофту, сама отгладила их в гладильной. Там же возился с брюками компьютерщик, который приглашал посещать кружок. Немного поболтали.
Ирина спросила, что из достопримечательностей стоит посмотреть.
— Университет, конечно. Забавная архитектура, потуги на Кембридж. Вы были в Кембридже?
— Нет.
— Тринити-колледж — самое красивое место в мире.
— А вы были во всем мире, везде?
— Нет. Но в Кембридже был.
— А еще где?
— В Москве.
— В Москве?!
— Да. На экскурсии. Есть такая программа «Силы дружбы», а в ней еще одна — «Лицом к лицу».
— А…а. Ну и как?
— Это рассказать трудно… в гладильной. Если хотите, расскажу завтра, я тоже еду в город.
Она и не предполагала, что в «заведении» работает столько людей. Утром в автобусе едва хватило всем мест.
Профессионально-нежно воркующие санитарки и медсестры, «дыша дезодорантами и мятной жвачкой», расселись без спешки, и сигаровидный автобус двинулся в путь.
За затемненными окнами опять поплыли совсем подмосковного вида леса, табачные плантации. Компьютерщик сидел через проход. В туфле под стелькой лежала записка с телефоном адвоката Джо-Энн.
Подъехали к
