очертания огромной разрушительной волны, что только и поджидала удобного момента обрушиться на него. Но он должен был достучаться до Лали, обрести ее, прикоснуться к ней еще раз, даже если это означало, что потоком любви его унесет в вечность.
— Однажды любимый любим навсегда, — прошептал Тилу себе под нос как заклинание.
Потом взял ее руки в свои и крепко сжал.
Долгое время Лали не поднимала глаз, уткнувшись взглядом в колени. Он целовал ее руки, от запястий и выше, пока не добрался до искаженного болью лица и не притянул ее к себе. Лали не протестовала — позволила себя обнять. Он держал ее в своих объятиях, пока она плакала.
Они сидели бок о бок на кровати в темноте. Луна поднялась высоко над маленьким, покрытым коркой грязи окошком. Капли дождя падали под светом снова включившихся уличных фонарей, и каждая виделась отчетливо, по-своему красивая. Тилу чувствовал себя как в кино; все, что он знал о любви, выглядело именно так.
Сумасшедший, что жил в конце улицы, затянул песню. Его голос излучал абсолютное счастье и при этом безбожно фальшивил.
Тилу повернулся к Лали и обнял ее за плечи, заставляя посмотреть ему в лицо. Лали увидела слезы в его глазах.
Превозмогая комок в горле, он произнес:
— Выходи за меня замуж. Я не так много могу дать тебе, но все, что у меня есть, и я сам, кем бы я ни был, — все твое, если ты захочешь. Нет ничего на свете, чего бы я ни сделал для тебя. — Его голос надломился, и комок разросся до самого сердца, блокируя любые слова, любой вздох.
Спустя мгновение, казавшееся вечностью, Лали разразилась булькающим смехом. То есть поначалу в ней что-то заклокотало, а потом вырвался поток этих странных звуков.
У Тилу слегка отвисла челюсть — в чем причина этого безудержного веселья? Лали вытерла глаза, прежде чем смогла объяснить.
— Почему? — спросила она. — Почему вы, мужчины, думаете, что брак — это решение проблемы любви?
— Я ничего не пытался решить, — произнес Тилу обиженным тоном. — Я хочу жениться на тебе, — добавил он в свою защиту.
— Тогда мой ответ — нет, Тилу, — заявила Лали. — И не смотри на меня так. Это не трагедия. — Она взяла его безвольную руку в ладони. — Ты был добр ко мне. Я… — Она немного помолчала, прежде чем продолжить: — А я не была добра к тебе. Я тронута твоим предложением, но, видишь ли, — она посмотрела ему в глаза, — нам не нужно жениться. Я не думаю, что это разумно. — Тилу не смог ничего сказать, но Лали заговорила снова: — Ты не хочешь ли пойти со мной? Мне нужно выбраться из того места, где я жила, но прежде кое-что сделать.
— Может, ты останешься хотя бы ненадолго?
Лали уставилась на рекламный щит за окном. Пожалуй, подумала она и прошептала:
— Да.
— Завтра у нас будет пикник, — объявил Тилу, устремив взгляд на тот же рекламный щит. — Мы посмотрим фильм, прогуляемся по парку, а потом поедим в ресторане, — мечтательно произнес он.
Он отправился бы с Лали куда угодно; гордый и взволнованный, вошел бы с ней, рука об руку, в прохладный, тускло освещенный зал китайского ресторана. Даже если сварливый официант нагрубит ему, он оставит щедрые чаевые и выйдет за дверь, обнимая Лали за плечи.
— Знаешь, я столько лет прожила в этом городе, а так и не видела мемориал Виктории, — сказала Лали.
— Ты должна там побывать. Это великая часть нашей истории. Они закрываются в шесть. После наступления темноты там только торговцы наркотиками, сутенеры и… — Тилу запнулся.
— И проститутки, — закончила фразу Лали. — Я видела тот район мельком, — сказала она, и в ее голосе прозвучало детское волнение, растрогавшее Тилу. — Выглядит красиво — все эти люди на Чоуринги и Нью-Маркет. Когда автобус выезжает на эстакаду, можно рассмотреть Майдан, белый купол мемориала Виктории с феей на вершине… ее видно издалека.
— Фея раньше крутилась-вращалась на куполе, но это было давно.
— И что с ней случилось?
Тилу пожал плечами:
— Состарилась или, может, решила, что представление не стоит таких хлопот. — Он улыбнулся.
— А ты видел, как она крутилась?
— Да, когда был маленьким. Мой отец водил меня туда по воскресеньям на прогулку. В День независимости и День республики мы катались в конных экипажах, ели арахис и жареный нут, играли в футбол. Тогда еще была жива моя мать. — Он сделал паузу. — Сходим?
— Да.
— Но… Я должен тебе кое-что сказать, — Тилу замялся. — У меня не так много денег. — Он с трудом подбирал слова. — Я имею в виду… было немного, но… э-э-э… совсем кончились.
Лали окинула взглядом встревоженные глаза, нахмуренные брови, измученное лицо маленького человечка, вечно озабоченного собственной незначительностью в столь равнодушной ко всем и такой сложной вселенной.
— Не беспокойся о деньгах. Я могу позаботиться об этом.
Тилу поспешно добавил:
— Нет-нет, у меня есть немного денег, но, наверное, я не смогу сводить тебя в ресторан или еще куда-нибудь… просто подумал, что тебе следует знать.
Лали улыбнулась, что заставило Тилу снова забеспокоиться.
— Кто создал мемориал Виктории? — спросила она, поворачиваясь на бок и натягивая одеяло до подбородка, чтобы защититься от слегка прохладного, пропитанного дождем ветерка, гуляющего по комнате.
— Это захватывающая история, — обрадовался Тилу. И пустился в рассказы.
На узкой кровати, лежа рядом с Лали, Тилу улыбался про себя. А потом он мирно спал без сновидений всю долгую теплую ночь, в сплетении тел, под неустанный шепот дождя.
Глава 44
Малини покинула офис Коллектива и быстрым шагом устремилась к «Голубому лотосу». У дверей Чанда утешала плачущую девушку. Малини вошла во двор. Несколько мужчин, которых она раньше не видела, и старый слуга мадам Шефали готовили небольшой фургон.
Она подошла к девушкам и спросила:
— Что случилось?
— Амина покончила с собой, — театральным шепотом произнесла Чанда.
Малини в недоумении уставилась на нее. Чанда повторила сказанное. В ее интонациях сквозила печаль, но пробивались и нотки возбуждения, что встревожило Малини. Под впечатлением утренних событий она не сразу пришла в себя.
— Как? — спросила, чувствуя легкое головокружение. И едва не ляпнула, что разговаривала с Аминой накануне вечером.
— Она приняла снотворное, мадам нашла ее утром.
Малини ни на мгновение не поверила этому. И вовремя спохватилась, прежде чем опровергать. Объектом ее гнева оказалась бы Чанда, хотя все, в чем можно было обвинить эту девушку, так это в невольном зловещем ликовании. Нет, нужно сохранить свою ярость, направить ее в нужное русло, когда придет время.
— Где она?
