Мишкина сплюнула на ковер:
– Полицейский мундирчик? Полканам, стало быть, служишь?
– Служу, - согласилась я, - закону и справедливости.
– И как же в твоем служении фартовые мужики затесались?
Могла я ответить, что случайно, что самой от этого неловко, но промолчала, быстро осмотрела периметр помещения, заглянув за шторы и приоткрывая гардеробный шкап, отодвинула картину, прикрепленную петлями к стене, за ней обнаружилась вмурованная дверца cейфа.
– Сейчас обыск закончим и в приказ переместимся, арестованы вы, мещанка Мишкина.
– За что? – Не боялась она абсолютно, и мне это не нравилось.
Не того я от первого допроса ожидала,и Грегори все не шел. Клавка мялась в дверях, не решаясь ни войти, ни удалиться.
– За убийство чиновной дамы Чиковой, совершенное нынче утром на Гильдейской улице.
Из коридора послышался звук шагов. Ну наконец-то! Но в будуар первым вошел адвокат Хрущ, а за ним уже Волков.
– Вот и помощь мне безвинно обвиненной пожаловала. - Победно хихикнула бандерша. - Андроша! Спасай! Эта шаромыжница мокруху мне шьет.
– Маня, Маня, - поморщился Андроша. - Вспомни о приличиях и слов похабных в разговоре избегай, особенно в беседах с чиновниками столичного сыска.
Адвоката мне на балу не представляли, поэтому, поклонившись, он отрекомендовался:
– Андрон Ипатьевич Хрущ к услугам вашим. Какая честь, Евангелина Романовна, вас за работою застать. И удовольствие какое.
Я посмотрела на Γрегори, лицо его не выражало ничего.
Хрущ продолжал:
– Сразу столичную выучку заметно, высокий, высокий класс. Только, Евангелина Романовна, у нас здесь, в провинциях, по-простому все решается, без эффектов.
– Андрон Ипатьевич, - спpосила я деловито, - в каком именно статусе вы сейчас находитесь?
– Простите?
– У нас допрос. Ежели вы представлять официальную защиту арестованной вызываетесь, присутствовать в праве, а если нет…
Пожав плечами, я указала подбородком на дверь. Адвокат вздохнул:
– Григорий Ильич мне суть дела уже рассказал. Обвинения ваши основываются на домыслах и догадках.
– Перфектно. Необоснованность обвинений мы с вами обсудим в кабинете пристава. Подзащитная ваша…
Волков твердо взял меня за локоть, пробормотал:
– Выйдем на минуточку.
Это противоречило всему допросному порядку, коллежский асессор о том знал не хуже меня,и раз решился порядок нарушить, причина была серьезной.
– Что случилось? - спросила я в коридоре.
– Времени совсем не осталось, Гелюшка, на ходу засыпаю. Не ругайся, Хрущ прав, у нас против Мишкиной улик маловато, ножа при ней нет, а это орудие. Я сейчас к Обуху отправлюсь, может он что-нибудь…
– А если по дороге сомлеешь? Погоди, запрем Мими, вместе пойдем.
– Времени нет. Потерплю. Ты здесь заканчивай, в приказе встретимся. Справишься? Прости, глупый вопрос, в профессионализме твоем я абсолютно уверен.
Это было приятно. Вот. Почти посторонний Волков уверен, а друзья-коллеги сомневаются, на помощь мне Эльдара присылают.
Видимо от приятности я даже не вспомнила, какой этот Григорий Ильич подлый человек. Дура!
– Евангелина Романовна, – обрадовался Хрущ моему возвращению, - госпожа Мишкина имеет, что сказать.
Мадам, сидевшая на стуле сгорбившись, подняла пустой взгляд:
– Признаюсь. Я толстуху убила от жгучей ревности.
Зелья своего принять успела? Похоже. Зрачки огромные, рот в сторону съехал., Клавка у порога прятала глаза. Хрущ похлопал себя по нагрудному карману:
– Раз все так чудесно сладилось, позвольте откланяться. Εлена Николаевна, горе-то какое! Сергей Павлович как расстроится.
– Сережа? - Мишкина визгливо рассмеялась. – Я же сказала, нет его! Эта туша моего Сереженьку ухайдокала. Из-за денег!
– Полно-полно, - отмахнулся Хрущ. – Какие еще деньги? Это тебя, Маня, от зелья твоего фантазии разобрали. Опиумщица она, Εвангелина Романовна, последний ум в дыму растеряла. Но вы ножичек, все-таки отыщите, без ножичка все признания на тот же бред списать можно, это я вам как адвокат говорю.
Он раскланялся, мадам продолжала хохотать, вскоре смех перешел в истерику, пришлось хлестать по щекам, приводить в чувство.
– Собирайся, - велела я. - Толку сейчас от тебя не будет, в камере проспишься, после поговорим.
– На коленях передо мною стоять будешь, кошка рыжая, с извинениями из приказа провожать. – Женщина пошатываясь поднялась, Клавка набросила ей на плечи шаль. – Это тебе не столица, здесь у тебя власти нет.
Возражать было глупо. Она уверена, что художества ее местные лиходеи прикроют, наверное Хрущ с три короба напел.
– Как Бобруйский скажет, так и будет. А он скажет то, что Андроша ему шепнет. А Андроша… – Мишкина показала кулак. - Вот он у меня где. Одно словечко Γавриле Степановичу и нету Хрущика. Крепко всех держу. Сережа. Туша толстомясая уби-ила!
Взяв женщину под руку, я вывела ее в коридор, бледная испуганная Клавка, нас выпуская, постоpонилась, на лестнице пришлось опиумщицу придерживать, чтоб не сверзилась. Она цеплялась за перила, вопила:
– Штучка столичная. Фу ты ну ты. Кошка драная! Пустышка! Жених твой вчера у нас спозаранку кобелил.
Нелепая возня на ступенях продолжалась. Мой вокабуляр обогатился на десяток непотребных слов, а сама я получила бесценные знания о том, каким образом Григорий Ильич предпочитает предаваться любовным утехам,и какое у него выражение лица в момент наивысшего наслаждения. Конвойные внизу откровенно веселились, я краснела и бледнела.
– Вот такенный, не меньше! – Чтоб показать «какенный», Мишкиной пришлось задействовать обе руки. - Скажи, Клавка?
Воспользовавшись тем, что мадам не держится за перила, я столкнула ее по ступням. Клавдия показалась из другого входа в гостиную, видимо, опасаясь гнева хозяйки, девица предпочла спускаться кружным путем.
– Расскажи этой рыжей дурехе, что Гришенька с тобою вытворял! – бросилась к ней Мишкина.
Я вцепилась в бабу изо всех сил.
– Грех вам, барыня, на господина пристава наговаривать.
– Что? - Попыталась вырваться из моей хватки мадам. - Да он же тебя…да не по разу!
Я передала брыкающуюся женщину конвойным:
– Займитесь делом наконец. Отведите арестантку в камеру, я прибуду после.
– Так точно, ваш бродь.
Мужики были мощными, в их руках истеричка затихла. Подозревала я, что кротости этой хватит ровно до улицы. Хитрые перемигивания служивых между собою эти подозрения укрепили. Не откажут себе по дороге в удовольствии новых подробностей про начальственные причуды услышать. Ну и ладно. Мне-то что? Не у меня же «вот такенный».
