Всякое нарушение закона, через которое посягается на неприкосновенность прав власти верховной и установленных ею властей или же на права или безопасность общества или частных лиц, есть преступление.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, 1845 Поезд из столицы прибыл в Крыжовень вечером. Семен Аристархович Крестовский, действительный статский советник сыскного департамента, начальник чародейского приказа Мокошь-града, вышел из вагона в партикулярном платье и самом светском расположении духа. Трехдневное путешествие позволило ему восполнить чародейские силы, а нынче ждала его встреча с дамою сердца, зеленоглазой барышней Попович. Семен эту встречу предвкушал, представил даже в подробностях, как сперва бросится к нему Евангелина, щечки раскраснелись, очи сверкают, после остановится в смущении, чтоб приличия соблюсти, о новостях своих расскажет, о столичных делах расспрашивать примется. И он привычно угреется в лучах ее бесхитростного обожания, расслабится, почувствует себя взрослым и сильным. Геля, Гелюшка… Какая все-таки удача, что именно ему пришлось ей вослед в этот уездный городишко отправиться, хоть ненадолго о столичных своих затруднениях забыть.
Высокому Крестовскому не составляло труда поверх голов оглядывать редеющую толпу, однако Гели на перроне не было. Это пока не тревожило, но несколько разочаровывало.
— Прощения просим, — остановил его немолодой тучный господин в полицейском мундире, — не вы ли, вашбродь, Эльдар Давидович будете?
Толстяк с почти суеверным ужасом оглядывал столичного франта от сверкающих туфель до крупных сапфировых серег в мужских мочках. Семен покачал головой, взметнув свою золотисто-рыжую гриву. Служивый тоскливо заозирался, более одиноких приезжих не узрел, вздохнул.
— Обознался. Чиновника важного велели встречать по фамилии Мамаев.
— Кто велел?
— Начальство. Пристав то есть.
Чародей посмотрел на перрон, тоже вздохнул и сунул толстяку саквояж.
— Будем считать, что приказ начальства вы исполнили. Действительный статский советник Крестовский вместо Эльдара Давидовича в ваше присутствие направлен.
Приняв багаж с видом покорного оруженосца, служивый гаркнул:
— Коллежский регистратор Давилов! — Щелкнул каблуками, добавил, понизив голос: — Извольте, ваше превосходительство, в сани.
Семен пошел за провожатым. Пристав? Любопытно, кого из Змеевичей эту обязанность прислали исполнять? Заметим, исполнять временно. Должность все еще числилась вакантной.
— Начальство велело вас в гостинице устроить, — сказал Давилов, прижимая к груди саквояж. — По случаю ярмарки мест свободных не было, но я исхитрился пристойный нумер для вашего превосходительства добыть.
На вокзальной площади происходила битва за извозчика, но спутник кивнул в сторону, где с мраморного крыльца прямо в грязный ноздреватый снег спускались дощатые мостки.
— Туда извольте, ваше превосходительство. Приказной транспорт за углом ожидает, ее высокоблагородие велели…
— Как зовут? — спросил Семен, спрыгивая с крыльца.
— Евсей Харитонович, — смешался толстяк.
— А дальше?
— Так Давилов же…
Извозчик, узрев столичного чародея во всем его великолепии, натурально открыл рот. Семен поздоровался, уселся в сани, подождал, пока коллежский регистратор займет место рядом, и спросил снова:
— Как зовут его высокоблагородие? Начальство ваше? Пристава!
— Ее.
— Простите? — Сани дернулись трогаясь, и возглас получился ломким, будто солидный Крестовский пустил петуха.
— Ее высокоблагородие, — пояснил Давилов с затаенной гордостью. — Пристав наш Евангелина Романовна Попович.
Семен закрыл рот, выдохнул, вдохнул… Спутник продолжал, его состояния не замечая:
— Как прежний пристав наш того, — он закатил глаза, изобразив предсмертный хрип, — она дела все присутственные на себя приняла. Уж он-то ее упрашивал, не оставляй, говорит, Гелюшка, меня. А она: «Все в лучшем виде исполню».
— Блохин?
— Чего Блохин? А! Нет, Степан-то Фомич еще в грудне помер, другой пристав — Волков Григорий Ильич.
— Что-то у вас приставы как мухи мрут.
— Да нет, Григорий Ильич не помер вовсе. Он в сон чародейский погрузился, только и успел невесте своей дела передать.
— Невесте?
— Евангелине Романовне.
Крестовский понял, что сошел с ума, только не мог решить, когда именно. Попович пристав? Какая нелепица! Ей было велено в Крыжовене самоубийство Блохина расследовать. Потихоньку и внимания к своей персоне не привлекая. Пристав? Невеста?!
Служивый все болтал, захлебываясь от восторга и умиления. Волков, молодой такой, а вострый, они ему сперва не особо доверяли, потому еще, что образования Григорий Ильич заграничного, но после они на пару с надворною советницей себя столь чудесно в делах проявили, что никаких сомнений не оставили. Душегубицу арестовали, а Евангелика Романовна семь часов допрос вела, признания выбиваючи, а Григорий Ильич в полуобмороке орудие преступления отыскивал. А уж как получилось приютское начальство к ногтю прижать! Любо-дорого.
Седовласый гнум у порога какого-то заведения поклонился приказным саням. Воспаленный взор Семена Аристарховича выхватил за витринным стеклом знакомое лицо. Рыжеволосая зеленоглазая Попович призывно улыбалась ярко-розовым ртом. Потихоньку и никакого внимания? Авантюристка! Актерка!
Уж они-то на пару в Крыжовене порядок наведут, ее высокоблагородие с женихом, всех лиходеев накажут. А уж как Евангелина Романовна встрече с его превосходительством обрадуется! Она другого чиновника, правда, ждала. Так и сказала Давилову: «Евсей Харитонович, — говорит, — господин Мамаев мне друг и коллега, вы его наилучшим образом устройте, я сама встречать хотела, но сами видите…» Ну а он что, без понимания, что ли? Не до коллег, когда милый Гриня в падучей колотится. Уж они и лекаря позвали, и…
— Где Попович? — перебил Крестовский излияния коллежского регистратора.
— Известно где, на квартире у господина пристава. Велела вас сперва в гостиницу определить, а после…
— Правь туда! — велел Семен извозчику.
Извозчик послушно натянул поводья, сани описали полукруг, останавливаясь у будки часового.
