— И тебе не жалко? — Леня не понимал, зачем она отдает драгоценности, если при этом плачет.
— Нет. То есть да… Но… Забирай! — она схватила его за руку и вложила в ладонь сережки.
— Яра, скажи, почему ты плачешь, — строго велел Леня. — Только правду.
— Они мамины… — всхлипнула Яра.
— А мама?..
— Умерла давно…
— Понятно. Извини.
Он открыл застежку и наклонился к ее ушку. Вставить колечко в дырочку — это несложно. И застегнуть.
— Да не дергайся, — попросил он, когда Яра попыталась возразить. — У меня достаточно денег, чтобы купить тебе одежду. Наверное, не самую лучшую, но все же приличную.
— Но я…
— Просто прими, как подарок. Или так — отдашь деньги, когда найдешь своих родных. Или заработаешь. Как тебе хочется, Яра.
— Я никогда не найду своих родных, — горько произнесла она. — Они все остались в другом мире. Майя и Василиса, мои сестры… И зачем я только полезла в этот сундук!
Леня застегнул другую сережку и не выдержал, поцеловал Яру: слегка коснулся губами щеки, а потом и губ, приятно пахнущих молоком и ванилью. Яра не ответила, но и не оттолкнула его, замерла испуганным мышонком.
— Пойдем, — он взял ее за руку. — Расскажи мне все, как есть.
Яра не поняла, почему Леня отказался продавать сережки. Да, она прикидывалась глупой девочкой — не тут, конечно, а в родном мире, — но давно ею не была. Правду говорила Василиса, мол, нужда заставит, тогда поумнеешь. И Яра прекрасно понимала, что положение ее в Лениной семье шатко. Один неверный шаг — и она окажется на улице. С бомжами.
Однако сережки из ушей Яра вынула не из-за страха, а потому что видела — Леня с мамой живут небогато. И дом не свой, а всего лишь три комнатки в общем «муравейнике», и комнатки эти махонькие, и едят на кухне, и прислуги нет. Собака — и та мелкая, видимо, чтобы много не ела. А еще Леня сидит дома из-за руки, следовательно, денег не зарабатывает.
Нахлебницей Яра быть не хотела. А про сережки вспомнила — и поняла, что придется с ними расставаться.
Леня не взял. Наверное, пожалел ее? Она же призналась, что сережки — это память о маме. После ее смерти батюшка поделил между сестрами свадебный гарнитур: кольцо и кулон достались Майе, браслет — Василисе, а серьги — Ярославе.
И поцеловал Леня тоже из жалости, и приютил — как брошенного котенка.
Яра рассказала все, как есть: о родном мире, о сестрах, о своей жизни, о том, как открыла портал и упала в него. Они медленно шли по бульвару, и Леня внимательно слушал, иногда перебивая, чтобы уточнить то, чего не понимал. Она призналась, что поначалу испугалась, поэтому врала о потере памяти. Даже прощения попросила, но Леня лишь отмахнулся.
— Ты мне не веришь, — грустно произнесла она, когда они присели на скамейку у пруда.
В пруду плавали утки, дети кормили их хлебом. Если бы не шум машин, не одежда людей, не высокие здания по обе стороны бульвара, можно было бы представить, что она в сквере неподалеку от их столичного дома.
— Мне трудно поверить, — признался Леня. — А ты бы поверила?
— Конечно. Я же знаю, есть другие измерения.
— А я вот впервые слышу.
Леня держал ее за руку и большим пальцем поглаживал ладошку. Кажется, бездумно, просто так, но для Яры эта ласка была надеждой. Он не смеялся над ее рассказом, не уличал во лжи, не сердился. Может, пытался поверить?
— У вас тут точно нет магии? — еще раз уточнила Яра. — Вдруг ты просто не знаешь?
— Если я не знаю, то как могу ответить точно? — улыбнулся Леня. — Нет, Яра, магия у нас — это сказка, волшебство.
— А как же… свет, телевизор, машины? И вот твой… смартфон?
— Это техника. Все создано людьми, опирается на законы физики, химии, математики.
— Но магию тоже делают люди, — возразила Яра. — Я не знаю, по каким законам… Это только маги знают, а я — дикая.
— Дикая — это как?
— Вероятно, способности были, но меня не учили с детства. И проявилось все вот только что, а это уже поздно. Поэтому только блокирующий силу амулет и… дикая.
Яра не замечала, что говорит путано. Она нервничала — Леня ей не верил. А если он не верит в ее историю, значит, будет искать объяснение, которое его устроит. И что тогда? Больница, о которой он говорил с Потапычем?
— Интересно… Наверное, у вас магия — это как у нас наука. А у нас магия — это фантазия. Вроде как… взмахнул волшебной палочкой — и любое твое желание исполнилось. Эй, ты чего?
Яра совсем упала духом и снова собиралась заплакать. Обидно, когда тебя считают выдумкой.
— Я не фантазия, — пробормотала она. — Я живая.
Леня приобнял ее за плечи.
— Я вижу, что живая. Не реви? Мне действительно сложно поверить. Пожалуйста, пойми. А ты дикая, но еще без амулета, верно?
— Да. Я не знаю точно. Но если смогла пройти барьер, а потом открыть портал… то — да.
— А ты можешь как-нибудь показать эту… магию?
— Нет, — Яра горько вздохнула. — Видимо, в вашем мире она блокируется, или сила связана с каким-то источником в нашем, а тут аналога просто нет.
— А что бы ты показала?
— Просто силу. Ее можно увидеть — она искрящаяся и голубая.
Никаких доказательств у нее нет. Никто ей не поверит, даже Леня. Яра закрыла лицо руками. Она никогда не вернется домой!
— Яр, слезами горю не поможешь. Если все так, как ты говоришь… Что я могу сделать, чтобы тебе помочь?
— Ты же не веришь? — Она вытерла мокрые щеки рукой и повернулась к Лене.
— Тебе нужна моя вера или помощь? — Он протянул ей чистый платок.
— Ты мне уже помогаешь. Что бы я тут делала без тебя…
Леня прав, сколько можно плакать? Он не бросил ее тут, на скамейке, не накричал, не разозлился. Он хочет помочь. На кого еще можно положиться в этом незнакомом мире?
— Бродила бы по лесу… — Леня помрачнел. — Хорошо, что я тебя нашел.
Хорошо? Правда, хорошо? Яра улыбнулась, на душе стало светлее.
— Знаешь, я подумала… Если меня вдруг будут искать, то начнут с того места, в лесу. Хорошо бы оставить там какой-нибудь знак… записку… Это можно как-то сделать?
— Хм… Можно попросить Потапыча сходить туда и оставить там записку с моим адресом. Или с его… А он уже расскажет, куда ехать. Я могу ему позвонить прямо сейчас.
— И он не удивится такой просьбе?
— Удивится, будет ворчать и ругаться. Но сделает. Звоню?
— Да! Ой, нет… Не получится.
— Почему?
— Мне нужны бумага и карандаш.
