Видела. Разговаривала. Что-то обещала… Но когда? И ведь точно, обещала заняться этим лицом по собственному почину, бесплатно!
«Я уберу это…»
Откуда доктор Морозова знала, что сможет помочь лазеру? Она толком и сказать-то не могла, как не могла объяснить, почему у бабы Лиды почти сразу восстановилась речь и функции парализованной половины тела, — это произошло, когда Настя пришла в реабилитационный центр вместе с братом Лидии Михайловны и его женой.
Настя чувствовала волну холода в пальцах, когда ободряюще взяла соседку за руку. Как будто по коже тек невидимый шелковистый иней…
Померещится же такое!
Ерунда, конечно, а такое чудесное восстановление бабы Лиды — это сочетание факторов: крепкий организм и профессионализм врачей.
— Баб Лида! Ты смотри, не нервничай больше.
— Не буду, деточка. Гулять буду, воздухом дышать. Может, и в Когалым перееду, но не нынче.
Егор Чудинов застонал и взялся за голову:
— Как «не нынче»?!
— Так, Гоша. — Строго сказала Лидия Михайловна. — У меня тут память.
Настя снова подумывала, что надо бы возвращаться в Тюмень. Правда, рынок недвижимости «просел» за последнее время, и интерес к квартире в центре города покупатели все так же не спешили проявлять.
Взгляд Лидии Михайловны стал острым и цепким. Затем пожилая женщина произнесла нечто вовсе непонятное:
— Справилась с ней, значит? Значит, все было правильно, так и надо, не зря она к тебе попала. Не держи, отпусти. У нее своя дорога, у тебя — своя. Ей тут не место…
— Да кому не место, кого отпустить-то? — со смехом спросила Настя.
— А как будет праздник, Вороний день, так и отпустишь. Уринэква Хотал. Самое время. Много их, древних, кому по Земле бродить не надо бы. Но нет-нет — да и выпустит кто по злобе сердца, по незнанию.
Прим. авт.: Уринэква Хотал — Вороний день по-мансийски. На хантыйском языке — Вурна Хатл. Ежегодное грандиозное и очень красочное мероприятие окружного масштаба, утвержденное законом ХМАО-Югры. Отмечается с размахом не только в Ханты-Мансийске, но и других населенных пунктах Югры.
— Баб Лида, вы о чем?
— Ни о чем таком, Настенька. О птице, которая приносит весну в Вороний день. — Лидия Михайловна озорно подмигнула. — Это же день встреч для многих — для родни, для молодых, и для сватовства тоже. Может, и тебе там встретиться надо с кем-то.
Морозова обняла пожилую женщину:
— Не с кем мне встречаться, баба Лида. Да и в Ханты-Мансийск я ехать не планировала. Праздник вроде там проходит, ежегодно?
— Посмотрим. — Упрямо ответила соседка, снова заговорщицки подмигивая. — Ехать-то никуда и не надо. Вороний день все равно наступит, и срок у каждого свой.
После посещения стационара Настя решила заехать в храм, поставить свечу за здоровье бабы Лиды, а потом нужно бежать на работу — обеденный перерыв заканчивается. Такси приехало быстро.
— В храм Георгия едешь? — спросил пожилой водитель. — Знаю, как же. Сам туда иногда заезжаю, постоять с краешку, послушать, как поют.
— Что, простите?! — Настя искренне удивилась, переспрашивая.
Судя по висящим над лобовым стеклом четкам с символом полумесяца, водитель был мусульманином.
Дед улыбнулся:
— Э! Сам знаю, что по вере не положено. Так ведь и меня Георгием зовут. Когда родители называли, никто не разбирал, какая такая вера, все были свои, все советские. Вроде как я родню чувствую. Георгий — могучий джигит был, нечистого змея убил. Так где такое записано, что к уважаемому джигиту, к старшему, в дом нельзя прийти и послушать, как поют во славу всего, что с нечистым в этом мире борется?..
И Настя не нашла, что возразить.
Прим. авт.: фрагмент разговора с водителем по имени Георгий — одно из немногих событий, которые не выдуманы автором. Каких только интересных людей не встретишь в Сургуте! Из семидесяти пяти лет жизни Георгий пожил на севере сорок девять. Здоровья и долгих лет!
* * *
Март на севере — месяц все-таки зимний, но переменчив в настроении, как капризная одинокая тетушка, завещавшая родне большое наследство и в связи с этим фактом помыкающая несчастными так, как ей угодно. Вроде весна поманила уже ярким солнцем, первой капелью, но… Погодите радоваться! Глядишь, ночью ударит «тридцадка»!
В первых числах марта Настя взяла отпуск и приехала в Тюмень, к семье. Зачем она в декабре брала неделю «без содержания», по каким таким семейным обстоятельствам, доктор Морозова сама не могла сказать… Вообще конец декабря как в тумане — заработалась.
В новогодние праздники Настя приехала домой в очень странном состоянии и некотором нарушении душевного равновесия, которое папа по-мужски прямодушно классифицировал:
— Ты как пыльным мешком из-за угла стукнутая, доча!
— Ну, что ты такое говоришь! — мама Насти укоризненно посмотрела на мужа, обнимая дочь при встрече. — Кто-то появился, и надо бы с ним встречать праздник, а тут папкины шуточки — совсем не к месту!
Никто не появился, но… почему-то хочется плакать.
В Тюмени в марте весна, не в пример Сургуту! Теплый ветер, лужи, рыхлый зернистый снег. Отдых есть отдых! Гулять в парках, читать книжки, вечером болтать с родителями у телевизора или по «Скайпу» — с Гульназ, которая нянчила толстенького горластого мальчишку, отличающегося отменным аппетитом, не хуже своей матери!.. Да, и на днях у Насти появился племянник, так что в семье стояла приятная суета, всегда сопровождающая рождение новой жизни.
Набережная реки Туры, выход на утреннюю пробежку. Ночью слегка подморозило, но с утра прошел мелкий капризный «дождеснег». Вроде около нуля — но как-то противненько и пасмурно. Окстись, Морозова, в Сургуте вообще еще «минуса» стоят и метровый слой снега, а в лесу — и того больше, до середины мая может лежать!..
Настя сделала небольшую разминку и только достала наушники, чтобы бежать с комфортом под бодрую музыку, как вдруг услышала:
— Кар-р!
Карканье раздалось где-то за спиной, на уровне брусчатки. Ну, видимо, вороны начали утренний рейд по поиску завтрака. Где там наушники?..
— Кар-р!
Карканье звучало столь требовательно, что девушка непроизвольно оглянулась назад и ахнула: на брусчатке сидела самая настоящая белая ворона.
— Кар-р! — заявила о себе птица в третий раз, и, как будто в ответ на этот громкий призыв, из-за низких облаков выглянуло солнце.
Настя вздрогнула, — вовсе не из-за слепящего глаза блеска подмерзших луж, — а из-за острой боли где-то между лопаток, словно что-то неведомое и чужое пробежало по коже, то, что постоянно не давало заснуть с вечера и будило в самый глубокий час ночи, тоскливо просясь наружу, как запертое в клетке животное.
