К одиннадцати часам Дэниел собрал более чем достаточно средневековой музыки ко Дню открытых дверей и закрыл крышку проигрывателя, как вдруг в заднюю дверь постучали. Черт! Мистер Рильке? Нет, он давно уже вернулся. Кто же тогда? Дэниел выключил стереосистему, прошел через кухню и открыл дверь. На крыльце стояла старуха.
— Евдоксия!
— Именно она! — Евдоксия вошла в кухню и села у стола, не дав ему и слова сказать. Настроена она была явно недружелюбно.
— Ты передал Креспену притчу?
— Нет. Я не видел его несколько месяцев.
— И не приходил в собор. Почему?
— По той же причине, что не видел Креспена. Я решил заняться той частью моей жизни, которая пребывает в настоящем. А для этого необходимо отказаться от таких средневековых вымыслов, как Креспен и Зеленый Рыцарь. И перестать общаться с такими вымышленными библейскими персонажами, как ты. Ничего личного, Евдоксия, я просто создаю для себя приемлемую жизнь, сейчас, в последней четверти двадцатого века, но я не сумею на этом сосредоточиться, если Креспен, Кнутсен, сэр Берсилак и ты все время будете мне мешать.
— Слушай, мальчишка! — Дикий черный огонь сверкнул в слезящихся глазах Евдоксии. — Твоя жалкая неспособность отличить реальное от жизненно важного не очень-то меня интересует. Единственный твой смысл — в том, что в твоей руке находится последняя нить того тончайшего волокна, которое мой отец, я и, наконец, Креспен протянули через двадцать веков. Теперь, когда истина гудит в проводах и праведная цель почти в руках, неужели ты думаешь, что твои Гамлетовы сомнения нас остановят? Ни за что! Немедленно отправляйся в ванну и расскажи Креспену о притче! Я велю тебе, Бога ради!
— Оставь меня, Евдоксия. Тебя нет. Ты — всего-навсего игра моего ума.
— В таком случае избавься от меня! — с вызовом сказала старуха. — Закрой глаза и заставь меня исчезнуть… Ну что?
— Не получается, — в словах Дэниела звучала полная капитуляция.
— Марш в свою пенную ванну! Немедленно! — Евдоксия исчезла так же стремительно, как появилась.
Дэниел несколько секунд обозревал хлопнувшую дверь — время, достаточное для того, чтобы предать себя неотвратимому. Затем встал и отправился в ванную комнату.
Загремела струя, взлетела зеленая пена, и вскоре появились Креспен де Фюри, Зеленый Рыцарь и Туд Кнутсен в восторге от ходатайства Евдоксии и перспективы услышать притчу. Но сначала, постановил Креспен, Дэниел должен узнать о том, что случилось после исчезновения Евдоксии в пустом небе над равниной Сак.
14
— Наша ситуация была по меньшей мере сомнительной, — подхватил рассказ Зеленый Рыцарь, пока Туд Кнутсен раскуривал трубку, а Креспен доставал перо и пергамент для записи притчи.
— Вряд ли короля Филиппа убедила ваша демонстрация возможностей метательной машины, — предположил Дэниел.
— Боже упаси, — Креспен поежился при воспоминании. — Как только Евдоксия исчезла в пространстве, огромное облако ревущей французской солдатни помчалось на нас через долину Сака, нимало не думая, как мы понимали, в своих неистовых сердцах о нашем благополучии. Своим внутренним взором я увидел застенки инквизиции, ярость Филиппа Валуа, собственную роль в разрушении его механистической надежды на спасение Франции, не говоря уже о сожжении арбалетчиков и катапультировании в вечность его любимой пророчицы.
— Ты дрожал как осиновый лист, — самодовольно вспомнил Зеленый Рыцарь.
Креспен окинул его испепеляющим взглядом:
— Я бесстрастно поднялся с земли и меньше чем на расстоянии вытянутой руки от того места, где только что лежал, увидел монокль Евдоксии! Я сунул его в плащ и хладнокровно задумался над побегом.
— Ерунда, — настаивал сэр Берсилак, — ты пребывал в полнейшей панике. Это я заметил линзу, помог тебе подняться, а потом посадил тебя на Зеленого коня, который так быстро вывез нас с поля, что к вечеру преследование французов вспоминалось как дурной сон.
— Моей первейшей задачей, — сказал Креспен, вновь перехватив нить рассказа у Зеленого Рыцаря, — было избежать англичан, которые убили бы меня как француза, и французов, которые убили бы меня как предателя. О маскировке не могло быть и речи. Даже если бы я скрыл свою личность, чрезмерная зелень моего компаньона и его коня делала этот шаг непрактичным.
— В лесистой местности, — обиженно перебил его Зеленый Рыцарь, — я нахожусь в таком цветовом равновесии с окружающей средой, что могу укрыться там навеки.
Креспен закатил глаза:
— Не желая провести остаток жизни, хоронясь в кустах, я стал прикидывать, как бы проскользнуть через вражескую территорию и укрыться на побережье. Я просчитал дюжину вариантов, однако наша судьба перекочевала в благородные руки короля Филиппа, чье отчаяние после разрушения моего метательного левиафана было абсолютным. Оставив всякую надежду среди обломков могучей военной машины, король Валуа бросил свою империю на волю Фортуны и немедленно двинул армию к городу Креси, где Эдуард расположил войска на господствующих высотах.
В угасающем свете августовских сумерек Филипп занял склон возле Креси и, воодушевляя свои полки громогласными фанфарами, бросил благородных рыцарей, измученных солдат и прочие ошметки армии на стрелы лучников Эдуарда. Лишенные плана и предусмотрительности смертельные атаки не прекращались до самой ночи, когда солдаты Эдуарда поднялись из своих укрытий и с воплями понеслись вниз, размахивая саблями и булавами. Быстрее, чем об этом можно рассказать, четыре тысячи французских трупов полегли на этом склоне, и в нарастающем ужасе смертельной темноты я вынужден был бежать.
— Со мной. На Зеленом коне, — вставил сэр Берсилак, не желая совсем потеряться в повествовании. — И не забудь рассказать об Уэльсском убийце. Я спас Креспену жизнь, Дэниел.
— Это правда, — согласился Креспен. — Наутро после Креси я решил, что предложение Берсилака укрыться в его часовне в Англии дает мне справедливую надежду, и мы украдкой двинулись в Сак, где, перед тем как отправиться на чужбину, я хотел проститься с родителями. Не доехав лиги до деревни, мы остановились возле ручья и спешились, дабы Зеленый конь и мы сами могли утолить жажду.
Но когда приблизился момент его славы, Зеленый Рыцарь не сумел доверить рассказ кому-то другому.
— Когда Креспен приблизил губы к воде, я заметил вдруг какого-то оборванца с зажатым в руке кинжалом, готового прыгнуть сверху с кедровых ветвей. Это был наемный убийца из армии Эдуарда, как и все они — создание непомерной свирепости, нападающее на всех, кто ему встретится. Они не отличали друга от врага, и по этой причине приходилось, посылая их в сражение, с великим тщанием настраивать, ибо они имели склонность мгновенно прорубать кровавую просеку в любой одушевленной материи на своем пути.
И вот этот дьявол готов прыгнуть с дерева на Креспена, а я слишком далеко, чтобы помешать ему это сделать, и поэтому я крикнул: «Хоп! Хоп! Сиди смирно, Денис!» — и запел: «Боже, храни Уэльс», и тогда притаившийся простофиля патриотически стукнул себя кулаком в грудь, проткнув ее, сам того не ожидая, кинжалом. Смерть настигла его мгновенно, и он упал в ручей, окатив Креспена фонтаном крови. Тебе бы это понравилось, Дэниел! Помнишь, когда мы…
