А что же Василий Шуйский? Утрата им северо-западных городов, через которые в Москву поступало серебро, необходимость найти деньги для найма «немецких людей», выплата жалованья своим служилым людям — все это заставляло царя изыскивать способ, чтобы справиться с финансовыми трудностями. В Москве нашли средство, к которому нередко прибегали многие правители в периоды финансовых затруднений, — в этом Василий Шуйский не был оригинальным: начали «портить» монету. Если в хорошие времена из одного «ефимка»-талера весом около 29 граммов чеканили 38 копеек, то в неспокойном 1608 году из того же талера изготавливали уже 40 копеек. «Порченые» монеты внешне мало отличались от «прямых», только сборщики податей и таможенных сборов могли их отличить на глаз. «Порча» монет казной, конечно, была временной мерой, к тому же серьезных доходов она принести не могла. Поэтому, как предполагают некоторые исследователи, Василий Шуйский прибег к другому средству, которое в итоге и вызвало взрыв негодования в Пскове.
Конфликт среди горожан Пскова, о чем говорят многие историки, зародился задолго до сентября 1608 года[360]. Едва в стране начались неурядицы, царь разослал по городам грамоты с просьбой прислать денег взаймы — «кто сколько может». Займы казны не были редкостью и в более благополучные годы, что уж говорить о событиях 1607 года. Обычно деньги казне в долг присылали богатые купцы, «лучшие люди» в городах, монастыри. Однако в Пскове в тот раз поступили иначе: общую сумму разложили на всех горожан, в том числе «меньших» людей, при этом не пощадили даже «бедных вдовиц».
Возмущенные такой несправедливостью «меньшие» люди решили пожаловаться царю и отправили гонцов в Москву. Но «большие и лучшие» псковичи оказались ловчее и опередили тех, кто вместе с деньгами вез в Москву челобитную царю, и донесли на них как на «не желавших добра» государю. Шуйский легко поверил доносу, особенно после того, как увидел, что из богатого Пскова привезли всего 900 рублей, и бросил жалобщиков в тюрьму. Спасла «меньших» людей от смерти только защита находившихся в Москве псковских стрельцов.
Когда в Псков дошла весть о случившемся, псковский мир возмутился, и воевода Петр Шереметев, стоявший заодно с «большими и лучшими», был вынужден провести дознание. Результатом его стал арест «ушников», донесших царю неправду. Виновные были наказаны, справедливость восторжествовала, и страсти утихли. Но, как показали дальнейшие события, лишь на время: происшествие 1607 года стало прологом к драме, разыгравшейся в городе в 1608 году.
Причину истинного недовольства псковичей следует искать не в извечном противостоянии «больших» и «меньших» людей в городе — это не было новостью; взрыв негодования могло вызвать тайное получение некими «большими» людьми права на денежный откуп. Денежные откупа — то есть право чеканить монету — с XV века стали государственной монополией и с тех пор властью не возрождались. Однако в тяжелый момент своего правления — а оно с самого начала было нелегким — Василий Шуйский решился вернуться к откупам, чтобы пополнить истощившуюся казну. Доказательство этого предположения некоторые исследователи склонны видеть в большом количестве копеек, отчеканенных в 1608–1609 годах, которые и по внешнему виду, и по весу (около 0,55–0,58 грамма) существенно отличались от нормальных. Прекрасное качество исполнения, огромное число «худых» монет, продолжительная их чеканка — все это позволяет предположить, что фальшивомонетчиками в данной ситуации выступили откупщики, действовавшие с ведома царя. Организована эта чеканка, конечно же в обход денежных дворов, могла быть в двух городах — Москве и Пскове.
Царь имел давние и тесные связи с богатыми купцами, порадевшими ему еще при организации заговора против Лжедмитрия I. В благодарность за это он не раз жаловал торговых людей разных городов привилегиями. Так что существование тайной договоренности Шуйского с купцами о денежных откупах в обход Денежного приказа вполне могло быть, и потому псковские «большие» люди вместе с воеводой Шереметевым так самоуверенно вели себя в городе. А обнаружение этих самых «откупных», сильно полегчавших копеек и вызвало негодование в Пскове.
Когда в Пскове начали присягать самозванцу, далеко не все псковичи поддержали этот выбор. Псковский мир раскололся, в городе началось волнение. Псковский епископ Геннадий пытался образумить «прельстившихся малодушных», звал одуматься и не присягать самозванцу, вспомнить послания патриарха Гермогена. Но псковичи не желали слушать епископа, и владыка Геннадий, болея за свою паству, вскоре скончался, по словам летописца, «от кручины». Пытались унять начавшееся в городе волнение и воеводы, но они так же «не могоща увещати» толпу.
События в городе развивались стремительно. В середине августа только появились «смутные грамоты от вора из-под Москвы», а уже в конце месяца возмутившиеся горожане схватили «лучших людей» и купцов и побросали их в темницы. Отчаявшиеся воеводы послали за подмогой в соседний Новгород — «дабы прислали рати в помощь во Псков»[361]. В Новгород в этот момент прибывает Скопин. Получив просьбу о помощи, он тотчас послал в Псков отряд. Однако в самом отряде, набранном из детей боярских и казаков, произошел раскол, и часть его вернулась в Новгород[362]. Волнение в Пскове к тому времени зашло уже слишком далеко. Двух лагерей, подобных Москве и Тушину, здесь не было, зато возникло вполне соответствующее духу Смуты желание, как писал Иван Тимофеев, «жить без всякого начальства и устроения, по-разбойничьи, самовластно». Одни в городе стояли за присягу самозванцу, другие пожелали остаться верными Шуйскому, но большинство ожидало только одного: чтобы в городе, наконец, прекратилось волнение и можно было бы жить, как раньше.
Однако, похоже, именно сохранение спокойствия и возвращение жизни в прежнее русло не входило в планы городских смутьянов. Как написал автор «Псковской летописной повести о смутном времени», неким «врагом креста Христова» был намеренно пущен слух о том, что наемники уже находятся в России, они покинули Ивангород и со дня на день будут во Пскове. Кто-то очень точно рассчитал момент для распространения ложной информации: и без того бурлящий город, получив это известие, буквально взорвался изнутри. Воевода Петр Шереметев, близкий Василию Шуйскому, и дьяк Грамотин были брошены в тюрьму. Оба своими действиями давно снискали себе славу притеснителей «меньших» людей в городе. До поры до времени те терпели и наблюдали, как воевода с дьяком присваивали себе дворцовые земли, обкладывали незаконными поборами псковичей и жителей псковских пригородов, строили тюрьмы, в которые бросали недовольных псковской властью. Теперь же властям предстояло на себе опробовать ими же отстроенные тюрьмы: 1 сентября 1608 года «возмутишася вси и похваташа воевод, всадиша в темницу, а сами послаша по воровского воеводу, по Федку Плещеева, и целоваша крест вору ложно…»[363].
