«Я, Кир, царь вселенной, великий царь, могучий царь, царь Вавилона, царь страны Шумера и Аккада, царь четырех сторон света». Так он указывал, что добился создания всемирной империи, связав себя с традицией царей ахеменидских и арийских.
Таким образом, после победы над Вавилоном художники увековечили образ своего царя: «Большой белый камень среди поля… прекрасное лицо… человек, изображенный на камне, явно арийского типа, с выбритой макушкой головы; волосы сплетены в косички, едва доходящие до шеи; борода коротка и кудрява. Одет в длинный плащ на меху, застегивающийся на боку… На голове — корона… напоминающая тиары некоторых египетских божеств; к плечам прикреплены большие развернутые крылья, как у ассирийских демонов и библейских ангелов». Впервые люди из окружения Кира выразили мысль, что Ахеменид был снабжен атрибутами из пантеона всех покоренных народов, а также, что он не подчеркивал разницы между богами персидскими и богами покоренных народов.
Когда он закончил войну с Вавилоном, царю «всех сторон света» исполнилось сорок девять лет. В тридцать лет он был царем Аншана, в тридцать восемь лет — царем мидян и всех персов, царем Лидии — в сорок один год. Сын царя, вассала мидян и миди некой царевны, за двадцать лет добился независимости своего народа. Он подчинил себе самого горделивого из царей Востока. Но подчинение Вавилона имело для него и другой смысл: Кир оценил и впервые восхищался шумеро-аккадской цивилизацией. Нельзя сказать, что он презирал культуру и верования других народов, чью дружбу он завоевал, но именно Вавилон позволил ему понять подлинную первопричину его власти.
Когда, победив Астиага, Кир женился на Амитиде, дочери царя Мидии (своей собственной тетке), он совершил властный поступок, не имевший особого политического значения. Зато он остался верен себе, когда женился на ахеменидской царевне Кассандане, дочери Фарнаспа, которая родила ему трех дочерей и двух сыновей: Камбиса, его титулованного наследника, и Смердиса, которому он поручил правление сатрапиями в восточной части империи.
К моменту взятия Вавилона Кассандана уже умерла, и от Геродота мы узнаем, что царь носил по ней «глубокий траур», так как очень переживал эту потерю. По-видимому, Кир внушал сыновьям, что Ахемениды были не просто завоевателями, полководцами, но что они соблюдали новые традиции, что ставило их выше всех других царей.
Быть может, открытие, преобразившее жизнь Кира, было слишком свежим и хрупким, чтобы его можно было объяснить персам, спустившимся с гор Фарса? Вернувшись в Пасаргады, Кир чувствовал себя удовлетворенным: во всей империи слуги царя соблюдали мир и люди не знали беспорядков. Такая ситуация резко отличалась от того, что творилось во времена правления ассирийцев. Восточные народы подчинялись персам несравненно лучше, чем месопотамским властителям, и проявляли к первым Ахеменидам чувства дружбы и уважения. Экономика улучшилась настолько, что персы были освобождены от уплаты налогов, хотя проводились большие работы по ирригации, строились дороги и многочисленные храмы. Богатства, накопленные мидянами и лидийцами, а также хранящиеся в Вавилоне, покрывали эти расходы.
Ограничится ли Кир царствованием без осуществления новых планов? Разве идея, подтолкнувшая персов на то, чтобы покинуть Аншан, не совпала со стремлением ассирийцев, вавилонян и лидийцев к победам и владычеству? Как будет чувствовать себя великий царь, если он вдруг перестанет посылать своих подданных в новые походы? И куда будет направлено его стремление к владычеству?
А тем временем возрастала сила греков. Рядом с Лидией возник полюс культурного и политического притяжения, в свое время привлекший к себе царя-богача Креза. Боги
Афин и Спарты сыграли важную роль в религиозной деятельности большой части новой империи. Не следует ли подрубить корень власти, которая, несмотря на победы полководца Гарпага над прибрежными колониями, оставалась, возможно, опасной для Персидской империи?
Известно, что Кир мало интересовался греками, народом меркантильным, как он считал. К тому же многобожие афинян, пышные проявления их веры несколько удивляли человека, считавшего высшего бога нематериальной силой. И, наконец, Ахеменид не считал народы, захватившие континент, который стали называть Европой, победителями, достойными сравнения с тем, кто, пройдя через горы Ирана и пустыни Азии, создал свою империю. Отправиться на войну с греками для завоевания Европы означало зайти в тупик, а главное — подвергнуть опасности свой народ. И хотя с завоеванием Финикии и Лидии империя стала морской державой, Кир не вынашивал никаких планов в отношении континента, где созревали ростки греческой цивилизации.
Зато Египет был тесно связан с историей региона. И хотя страна эта всегда соблюдала большую стратегическую осторожность, ей было свойственно желание вмешиваться в конфликты между семитскими и арийскими народами. Перед лицом роста персидского влияния египтяне, по-видимому, делали хорошую мину при плохой игре. Фараон Яхмос всячески старался придумать что-нибудь приятное Киру и отослал к его двору несколько египетских царевен. Туда же отправились многочисленные ученые, в том числе астрономы и врачи. Так, Яхмос приставил лучшего глазного лекаря к Киру, зрение которого с годами стало ухудшаться. Наука — новая область знания для персов, они увлеклись ею до того, что наследники Кира не всегда будут разрешать иностранным ученым возвращаться на родину сразу после выполнения поставленной им задачи, так что люди науки, египтяне и другие, неохотно соглашались ехать в Вавилон, Экбатану, Сузы и Пасаргады…
Несмотря на благожелательное отношение египтян к нему, Кир знал, что потребуется завоевать страну фараонов, чтобы завершить созидание всемирной империи и заслужить титул «царя вселенной». И он поручил сыну Камбису начать приготовления к захвату Египта. В отличие от брата своего, Смердиса, наследник императора имел характер бурный и беспорядочный, но был, по-видимому, способен успешно выполнить задачу, поставленную отцом. К тому же, согласно легенде, переданной потомкам греческими и азиатскими историками, юный царевич имел основания желать мстить Египту: когда ему было десять лет, Камбис оказался свидетелем беседы матери с другой персидской царевной, которая расхваливала красоту и ум ее детей. Как писал Геродот, Кассандана жаловалась: «И хотя я — мать таких детей, Кир мною пренебрегает и оказывает внимание женщине, добытой в Египте». А Камбис, старший из детей, якобы сказал: «Мама, когда я буду большой, я переверну Египет вверх тормашками»[128].
Ветер, вода, огонь, небо
Но Кир полагал, что спешить не следует. Ни фараон, ни греки не угрожали новой империи. В стране — никаких волнений, никаких признаков бунта…
По правде говоря, Кир опасался лишь возможного нашествия с севера, нового нападения ариев, закаленных в суровой школе степей и жаждущих напасть на богатые земли. Как говорит латинская пословица, mutates mutandis, «изменяй то, что должно быть изменено». Кир находился примерно в таком же положении, как и после победы над Лидией. Известно, что перед тем, как напасть на Вавилон, Кир отправился на восток, чтобы покрепче замкнуть там запоры на рубежах своей империи. В течение пяти лет дойдя с боями до Яксар-та (Сырдарьи), к северу от Хорезма и Согдианы, Кир сумел организовать жизнь тамошних народов таким образом, что с тех пор местное население его поддерживало. Должен ли он теперь, прежде чем начать войну против Египта, которая может быть трудной и долгой, вновь пойти на север и восток империи, чтобы утвердиться на тех рубежах? Кир недолго раздумывал. Царь массагетов, чья территория простиралась между Каспийским и Аральским морями, между Яксартом и Оксом (Амударьей), только что умер. Смущало одно — народ там был известен грубостью нравов и коварством. «Говорят, что люди совокупляются на виду у всех, как животные», — пишет Геродот, но добавляет, что это — «великий и храбрый народ»[129]. В то время, согласно местной традиции, жена царя Томирис взошла на трон. Полагая, что случай благоприятный, Кир предложил союз новой царице массагетов и даже предложил жениться на ней. Чуя опасность и боясь, что царство ее окончательно попадет в руки монарха, уже владеющего всей округой, Томирис отвергла предложение перса…
