Наступила ночь, я лежала, глядя на коробку, в слабом свете звезд, лившемся в окно.
– Давай, – произнесла я вслух. – Открой ее. Открой. Открой. Просто открой прямо сейчас, не думая.
Я включила свет, села на раскладушку и открыла клапан коробки. Сунула руку внутрь, стала вынимать лежавшие внутри вещи, одну за другой, и раскладывать их на своей кровати.
Во-первых. Розовый вязаный детский джемпер и такие же штанишки. К ним прилагался чепчик с атласным бантом. Резко вдохнув, я поняла, что когда-то меня в это одевали. Я встала и положила их на голубое покрывало, потом отступила назад, посмотреть на розовое одеяние для младенца. И снова сунула руку в коробку.
Дальше шла свадебная фата, такая нежная, что, казалось, в любой момент может рассыпаться в пыль. Я держала ее стоймя на вытянутых руках, распрямив ладони. Ткань немного порвалась, внизу. На вид она была такой тонкой, словно, если я на нее дуну, улетит, как большое нежное насекомое.
– Мама, – прошептала я, как будто смотрела ей в лицо, а не на кусок материи.
Я отнесла фату вниз. Мне нужно было понять, какой она покажется в зеркале. Осторожно надев ее на голову, я заглянула в стекло. Если я надеялась, что увижу в отражении маму, меня ждало разочарование. Тонкая сетка слегка размывала мое лицо, глаза мерцали за ее занавесью. Я сорвала фату, и ткань треснула. Вернувшись наверх, я положила ее рядом с вязаным костюмчиком.
Потом мне попались две зеленых фарфоровых чашки, оттенка яркого нефрита. Одна – расколовшаяся надвое. Я вложила осколки один в другой и поставила чашки к фате.
Открыв клапан с другой стороны, я вздрогнула: на меня смотрело крошечное лицо. Я потянулась внутрь и вынула куклу. Она оказалась длиной точно с мою ладонь. Красное суконное платьице куклы у подола побурело и поистрепалось, воротник маленькой белой блузки тоже. Волосы из черной шерсти скатились по кончикам моих пальцев и повисли. У нее было такое милое личико, как будто готовое расплыться в улыбке, так умело ей нарисовали губы и брови. Я улыбнулась кукле.
– Привет, – сказала я и посадила ее рядом с чашками.
В коробке почти ничего не осталось, и меня охватил ужас. Все это казалось загадочными лоскутками, которые я никогда не сложу в узор. Когда я вынула все, меня парализовало разочарованием. Хлам, ничего больше. Детские жилетки и старые губные помады в поцарапанных золотых патрончиках; внутри они превратились в твердую оранжевую массу.
Когда я увидела последнее, что лежало в коробке, во мне снова зажглась надежда. Может быть, я наконец-то нашла, что искала. Оно закатилось в угол. Я была уверена, это тот самый свиток, о котором говорил Том. Свидетельство о рождении. Оно все-таки существовало. На самом деле. Свиток не был перевязан красной лентой, как я себе нарисовала, его удерживала широкая резинка. Дрожащими руками я развернула его на покрывале и стала читать.
И тогда я увидела папу, обрамленного свечением снега на холмах. При виде меня он вздрогнул и выругался. Я увидела его так ясно, что он вспыхнул в комнате рядом со мной, и его зрачок сузился, как будто он меня фотографировал.
В ту ночь не было грозы, но казалось, что была. Она бушевала в моей комнате. Когда я прочла слова в свитке, воздух словно разорвала молния. А по бумаге полился дождь.
Я натянула одежду и побежала.
57
Тень
Да, если я пойду и долиною смертной тени…
Дальше забыл.
Ведь кто я такой? Тень, идущая во мраке. Всего лишь кожурка, немножко тьмы. Иногда я принимаюсь искать вещество себя, но от него не осталось ни волоска. Я навещаю камень, на котором когда-то вырезал свои инициалы – ДБ, – и дивлюсь тому, что они все еще на месте, хотя мое тело снова растворилось в мире.
Несмотря на это мы, тени, ничего не можем поделать, нам нужно вас преследовать. Это в нашей природе. Хотела бы я снова увидеть свою мамочку, говоришь ты. Погляди в зеркало и увидишь. Или – слава богу, она ушла. Плохо, что она изрезала тебя с головы до ног собой и своими узорами. Мое личное особое подношение тебе, Руби, родимое пятно. Хотя мое было на шее, низко, и его легко можно было спрятать под воротник или шарф.
Они все сейчас собираются вокруг тебя, Руби. Что ж, ты вышла и позвала. Ты думала, так тебе будет безопаснее. А я тебе говорю: это не сработало, потому что у тех, кто за тобой пришел, нет имен. Это тени.
Но… наступит время, когда тебе придется пойти дальше теней. Сквозь них. Руби, позовешь меня? Время воспоминаний для меня кончилось. Я так хочу, чтобы ты меня знала. Позови меня, Руби. Вызови меня из тьмы, из теней. Позволь выйти на свет. Позволь говорить с тобой, рассказать тебе все, потому что теперь я все вспомнил, до мельчайших деталей.
58Сожжение4 января 1984
Проснувшись, я не узнаю комнату. Не помню, как сюда попала. Ночь, в окно льется лунный свет. Он сияет на белом покрывале кровати, под которым двумя буграми торчат мои ступни.
Пахнет дымом.
Я поворачиваюсь на бок. Под кроватью наполовину спрятался Тень.
– Это ты, – плачу я. – Слава богу. Ты должен мне помочь. Я не знаю, где я.
Тень ерзает и не отвечает. Я начинаю понимать, что не произнесла ничего вслух.
– Что случилось? – шепчу я.
И снова кажется, что слова не выговариваются, как обычно, но Тень все равно немножко поднимает голову, как будто что-то услышал.
– Что произошло?
Он вздыхает.
Не знаю, с чего начать. Он еще немножко выползает из-под кровати. Скажи, что последнее ты помнишь?
Я поднимаю глаза к лунному свету и пытаюсь подумать.
– Свиток. Я его развернула на кровати.
А, да, я это видел. Я в этот момент выглянул у тебя из-за плеча. Свидетельство о твоем рождении, я так понимаю.
– Что ты видел?
Голос у меня не громче движения воздуха.
Рамочки.
– Рамочки?
Да, что-то вроде рамочек, в них было написано важное. Сначала имя твоей матери, Анна, и ее адрес, «Дом в Глубине». Ты его прочла вслух, я сам никогда не читал слова.
– Это я уже знала. А вот другая рамочка…
Из-за нее-то беда и случилась.
– Я так и думала.
Ну, наверное, лучше будет, если я тебе расскажу, только ты особенно не перебивай, а то я забуду.
– Хорошо, обещаю.
В той рамочке было написано имя, «Льюис Блэк». Его адрес был Мэншен Гарденз, 12, Ноттинг-Хилл, Лондон, W11. Ты сначала, кажется, не сразу поняла, как это важно. Но очень быстро – потому что ты иногда очень быстро соображаешь, Руби, – вспомнила.
– Да, я вспомнила.
