Я села на кровати.
– Ты меня украла? – Я захлопала в ладоши. – Барбара, ты меня украла!
– Шшш, тихо…
Рама скользит вверх легко, за механизмом, должно быть, хорошо следят, смазывают его. Барбара подбирает юбки, так что становятся видны ее розовые панталоны, и перебрасывает в комнату сначала одну ногу, потом другую. Руби при виде женщины, появившейся из дыры в окне, перестает плакать. Она принимается отчаянно махать руками, и Барбара на цыпочках идет к ней. Какие-то блестящие хрустальные колокольчики на каминной полке, при виде которых у Барбары почти чешутся пальцы, на мгновение отвлекают ее. Она колеблется, до колокольчиков добираться целую вечность, а хозяин может войти в любую секунду. Барбара берет Руби на руки.
– Тише, детка, тише, – говорит она.
Она впервые держит на руках ребенка с тех пор, как умерла малышка Труди. Вес и ощущение младенца неожиданно оказываются знакомы ей, ее пронзает острейшая потребность в них.
– Теперь все будет хорошо, – шепчет она на ухо малышке.
И крепко прижимает Руби к себе, согнув руку.
Хью Блэк в кухне наливает в бутылочку молоко, которое сначала вскипятили, а потом остудили.
Он не видит, как женщина в ярко-оранжевой блузке с ребенком под мышкой срывается прочь с дурацкой мощеной дорожки, как взлетающая в космос ракета.
– Может, надо было тебя там оставить, – сказала Барбара. – Может, то, что ты оказалась у нас с Миком, было зря. Тебе без нас, может быть, было бы лучше.
Я взяла ее за руку.
– Он, судя по всему, страшный, Барбара. С этими жуткими руками.
– Да, но что я тебе дала? Смотри, что тебе пришлось пережить.
Голос у нее измученный, сонный.
– У меня была ты, Барбара.
– Это не так уж много.
Я похлопала ее по руке. Мне хотелось сказать ей, как меня проняло то, что ей было не все равно, настолько, что она решилась на такой отчаянный поступок. Что эта картина – как она убегает по дорожке, держа меня на руках, – останется со мной навсегда. Что одна мысль о том, что за меня когда-то боролись, согрела каждую молекула моего существа. Но Барбара уже спала.
Я села и бережно укутала ее плечи одеялом. Больница двигалась к вечернему расписанию, звякали тележки за дверью, по коридорам плыл запах еды. Я сидела, склонив голову, рядом со спящей Барбарой. Снаружи начинало темнеть.
Я посмотрела на Барбару.
– Спокойной ночи, – прошептала я.
Когда я вернулась, Сандра была дома. В кухне пахло пивом, а она красила ногти в яркий розовый.
– Фу, Пеппи Длинныйчулок, – сказала она, указывая блестящим ногтем на мои косички.
– Где Мик?
– Пошел еще пива купить, скоро будет. Что случилось?
Мы услышали, как открылась входная дверь.
– Вот и он. Не надо ничего портить, у нас был чудесный вечер.
Она снова склонилась над своими ногтями.
Мик вошел в кухню с коробкой, полной пивных бутылок.
– Почему вы мне не рассказывали про мою маму?! – Закричала я. – Держали от меня в тайне…
Сандра подняла глаза; с кисточки в ее руке капнул лак.
– Твою мать, – выдал Мик.
Бутылки побились, когда он уронил коробку на стол. Сандра подскочила и закрутила крышку на пузырьке с лаком. У нее тряслись пальцы, на крышке остались розовые полосы.
– Ну же, Мик, – сказала Сандра странным высоким голосом. – Вспомни, у нас же был такой чудесный вечер.
– Заткнись, – ответил он.
Сандра ухватилась за стол, словно хотела встать, но так и осталась, зависнув над стулом.
Лицо Мика пошло багровыми пятнами. Он взглянул на меня, будто хотел раскроить мне череп своим.
– Ты ничего не можешь просто так оставить?
– А с чего мне это оставлять?
Ярость защищала меня, как броня, от которой отскочил бы любой удар.
– Поверить не могу, вы знали. Вы оба, все это время. Барбара сказала, что собиралась мне рассказать в мой день рождения, а ты ей не дал.
– Да, не дал.
В лицо мне полетела слюна. Он сжимал и разжимал кулаки.
– Ну давай, сделай что-нибудь! – крикнула я. – До смерти же хочется.
Через одно застывшее мгновение Мик развернулся и ударил кулаком в кухонную дверь. Я услышала, как сдавленно ахнула Сандра. Большой кусок стекла выпал на пол, оставив в двери дыру зубцом и длинную трещину, змеей уходившую в нижний угол.
Я обернулась к Сандре. Лицо у нее было белое, кожа под глазами натянулась. Я рухнула на стул рядом с ней, и во мне высокой водой поднялись слезы, как в прилив.
– Поверить не могу, – дрожащим голосом произнесла Сандра.
Мик потирал костяшки.
– Лап…
Она не обратила на него внимания и обняла меня.
– Шшш. Такой страшный удар для тебя.
– Мне просто хочется, чтобы у меня что-то было, какая-то ее вещь, чтобы потрогать, – всхлипывала я.
– Конечно, хочется, – сказала Сандра. – Это совершенно естественно.
Ее близость так затянула во мне петлю тоски, что стало физически больно. Я зарылась лицом в плечо Сандры и заскулила.
– Что угодно.
Слезы так и лились у меня из глаз.
– Фотографию. Шарф. Сережку. Просто чтобы я видела, что она на самом деле была. Мне нужно потрогать.
Мой голос сорвался на вой.
– Мне нужно знать, что она когда-то жила, что она меня любила. Иначе я не смогу.
Утром горло и лицо у меня саднило от плача. Мика и Сандры уже не было. У двери моей спальни стояла картонная коробка.
56
Фата «птичья клетка»
2 января 1984Две ночи я проспала с коробкой у кровати, но так и не открыла ее.
Сандра уехала. Вернулась домой к мамочке, аккуратным обедам и пластиковым контейнерам, сказав, что больше тут не может. Мы с Миком ходили друг вокруг друга кругами. Я старалась почти все время сидеть в своей комнате, чтобы наши пути не пересекались. Коробку я поставила на пустую подушку на раскладушке, так что могла дотянуться и потрогать ее ночью. Я изучила коробку, пытаясь отыскать намеки на то, что внутри, но коробка была совершенно обычная: картонная и коричневая, с размахрившимися от старости углами. На ней даже ничего не было написано. Синди и Пол, положив ногу на ногу, сидели вдвоем на диване в кукольном домике и наблюдали, ожидая, что я сделаю.
Я почему-то не могла заставить себя нырнуть в коробку. Что, если там, внутри, лежали настоящие мамины фотографии? Может быть, я ее впервые в жизни увижу? А если там любовные письма, которые писали друг другу родители? А если она вела дневник? Я так хотела все знать, что ожидание было невыносимо.