Да. Ты подумала про мужчину, которого встретила на холмах, который увидел тебя и отпрыгнул, как ошпаренная кошка, а потом выругался. Ты вспомнила, каким у него стал маленьким зрачок, ты тогда еще подумала, что он тебя как будто фотографирует.
– Но не потому, что хотел что-то на память.
Нет, не поэтому.
– Я просто запуталась. Ты сказал, что в том доме была моя родня по крови, и еще – что это нехорошая родня.
От мыслей у меня болит голова.
– Так что было дальше?
У тебя что-то взвилось в мозгу.
– Огонь.
Да, конечно, огонь. Я ехал с тобой на автобусе. В сумке у тебя была бутылка керосина, с помощью которого ты уничтожила книжку. А еще спички, которые держат в кухне возле плиты. И то и другое.
– У меня были средства…
Да, и ты к ним прибегла. Ты приехала, остановилась под Зеленым Человеком и почти задумалась из-за него о Томе, но огонь в твоем мозгу горел уже слишком ярко, и был куда сильнее Тома. Ты почти чуяла запах пламени. Слышала его треск. Машина Льюиса Блэка стояла снаружи, ты знала, что она там будет, потому что тебе сказали, что пора собирать урожай.
– Я его там видела, да? Льюиса Блэка?
Память начала ко мне возвращаться. Как я пошла прямо на него в теплице. «Ты мой отец, – произнесла я. – Ты, твою мать, мой отец, и ты ни слова не сказал, когда понял это».
– Он пытался объясниться, да? Конечно, пытался. Ничтожество. Мерзость.
Да. Он оправдывался: «Ох, Руби. Не думай, что я не мучился, не изводился. Из-за твоей мамочки и того, что случилось. И из-за тебя. Я тебя не заслуживаю, Руби. От меня всегда одни беды». Но, скажу честно. Ты не стала слушать. «Слишком поздно, – сказала ты. – Для всего этого уже слишком поздно». Ты взяла бутылку керосина и расплескала его по всей теплице и по растениям. А потом бросила зажженную спичку.
– А что потом, Тень? Что дальше? Я его убила? Я теперь настоящая убийца?
Ну тут я побежал оттуда, как угорелый. В прямом смысле, потому что там стало довольно жарко, а я помню, как это бывает, даже если у меня и нет кожи, чтобы обжечься. Я выбежал наружу, откуда видел, как пожар охватил все окна, как озарилась ночь. Льюис Блэк, как я заметил, шатаясь, вышел из двери. Да, это я помню. Но прибежал другой. Он не увидел Льюиса Блэка, который побрел в темноту, и вбежал внутрь…
– Кто это был?
Ты знаешь.
– Нет. Нет. Не Том. Пожалуйста, только не Том.
Я уткнулась лицом в подушку.
– Том.
Да, это имя я и пытался вспомнить.
– Я его убила? Он погиб? Пожалуйста, пожалуйста, скажи.
Но тут Тень замолчал, как часто бывало, когда он пугался. Он забился обратно под кровать и не желал выходить.
59
Проглоченный язык
5 января 1984Тень в конце концов тает. Лунный свет тускнеет.
Я открываю глаза и вижу мужчину, склонившегося надо мной и смотрящего мне в лицо.
– Руби, – говорит он.
Он выпрямляется.
– Я доктор Брэннон. Ты в больнице Лидни. – Он улыбается. – Может, попробуешь сесть?
Я усаживаюсь в кровати. Мне хочется спросить: «Откуда вы знаете, как меня зовут?» Хочется узнать: «Том умер?» – и еще: «Как я сюда попала?». Когда я пытаюсь это сделать, у меня только рычит в горле.
Доктор снова улыбается. На вид он слишком молод для врача, его каштановые волосы стоят дыбом. Из-за этого он мне сразу нравится. Он бы мог сойти за музыканта из группы Сьюзи.
– Что такое? Язык проглотила?
У него ирландский акцент.
Я убираю волосы с лица и киваю, а он снова смотрит на меня, теперь уже внимательнее.
– Ладно. Сейчас я тебя осмотрю. Сестра, помогите.
Я не заметила женщину у двери. Вместе они исследуют меня дюйм за дюймом. Доктор Брэннон вынимает молоточек и велит мне сесть на край кровати, после чего стукает меня по коленкам. И он, и медсестра смеются, когда мои ноги одна за другой подскакивают вверх. Доктор велит мне задрать рубашку, в которую меня одели, и проводит пальцами по моему позвоночнику, ощупывая каждый бугорок. Слушает мое сердце, закрыв глаза, заглядывает в рот.
– Ну, язык тут определенно наличествует. Не хочешь попробовать снова им воспользоваться?
Снова рычание.
– Бог с ним, не заставляй себя. Может быть, тебе захочется написать свою фамилию и адрес, потому что, когда тебя нашли прошлой ночью, ты бродила просто так и, кажется, не знала ничего.
Я думаю, умно ли будет это сделать. Думаю, как за мной придет полиция и арестует меня. Без всякого предупреждения по моим щекам катятся горячие слезы. Я пытаюсь выговорить имя Тома, но кажется, что у меня в горле переключают передачи, и только. В конце концов я пишу на листке, который мне дали, свое имя и адрес Барбары. Я слишком устала, чтобы думать, что еще сделать. Откинувшись на кровать, я проваливаюсь в глубокий сон.
Барбара не появляется, но появляется кое-что другое. Она присылает с таксистом аккуратно уложенную сумку и записку: «Похоже, мы поменялись местами. Что ты делаешь? Неважно. Я дома, поправляюсь. Приеду, как только смогу, но Мик меня не повезет, потому что смылся, как только узнал, что я возвращаюсь домой. Не вешай нос, с любовью, Барбара».
Доктор Брэннон говорит, что я должна попытаться походить, что целыми днями лежать в постели мне не на пользу. Утверждает, что хочет со мной толком пообщаться. Скоро я у него буду болтать без умолку. Я надеваю халат и тапочки и иду по коридору. Здание старое, окна тут узкие, под ними можно посидеть. Я сажусь под окном, чтобы на меня падал свет. В нижней части окна стекло с пузырьками, матовое, чтобы никто не лез в жизнь больных. Я смотрю сквозь пузырьки, как приходят и уходят люди. Из-за пузырьков они двигаются странно, внезапно прыгая в другую часть окна. Когда по стеклу пробегает волна рыжих волос, мой одурманенный мозг не сразу соображает, в чем дело. Он задерживается на знакомом оттенке зеленого, не яблочном, не цвета шалфея, но между ними. Час спустя я все еще сижу под окном, и рыжее движется в другую сторону, как будто мимо несут пылающий факел. К тому времени я уже понимаю, кто это. Это Элизабет приходила обо мне справиться.
Вот и все, осознаю я. Теперь я и в самом деле убийца. Элизабет, наверное, все рассказала доктору Брэннону.
60
Другие
7 января 1984
Сегодня утром доктор Брэннон хочет со мной увидеться. Я спрошу его, слышал ли он, что случилось в доме на холмах. Я решилась. Мне нужно знать, что с Томом, – нужно сильнее, чем спасти свою шкуру. То есть, когда я говорю «спрошу», я имею в виду «напишу», потому что голоса у меня по-прежнему нет. В любом случае Элизабет, наверное, уже все рассказала доктору. Если только – может быть и так – она не промолчала, потому что пытается меня спасти. Только я не хочу, чтобы меня спасали, если Том погиб от моей руки. Я всегда знала, что мне суждено стать убийцей.
