Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Опасно трогать человека в состоянии ожидания неопределенно отодвинутой гибели, и Олег впервые не выдержал.
Завязалась жуткая драка.
Сперва верх одерживал Нелюбин — все-таки навыки борьбы, он, мастер спорта, еще не утерял. Грамотно проведенный захват — и спустя секунду борец уже сидел на обидчике. Пальцы Нелюбина уже тянулись к трепетавшему кадыку Лесцова. Еще мгновение — и он хрустнул бы, как яйцо, но как раз этого мгновения и хватило сокамерникам, чтобы оттащить курганца от жертвы. Несколько беспорядочных ударов, незаметная подсечка — и Олег, поскользнувшись на скользком кафеле пола, ударился головой о стену.
Били его человек пять. Били с наслаждением, с упоением, отталкивая друг друга от тела.
Так бьют лишь тогда, когда хотят убить. Но его не убили — помешали оказавшиеся поблизости «вертухаи».
Лежа на «шконке» сто пятнадцатой камеры, Нелюбин понял: его не оставят в покое.
Ведь и Лесцов, и остальные арестанты наверняка действуют не от себя лично. Наверняка они исполняют чью-то волю.
Когда-то, давным-давно, в другой жизни, он, Олег Николаевич Нелюбин, отдавал приказ: убрать, уничтожить, ликвидировать. Он планировал, заказывал убийства, он просчитывал все плюсы и минусы.
А теперь кто-то заказал его самого.
Заказать его могли и те теневые структуры, которые сперва способствовали возвышению курганских, а затем долгое время закрывали глаза на существование ОПГ. Зачем им лишний свидетель, готовый купить жизнь ценой скандальных разоблачений!
Заказать его могли и «законники». И может быть, «дороги» — эти кровеносные сосуды любой тюрьмы — уже доставили в камеру сто пятнадцать «маляву» воров с коротким приказом: расправиться с беспредельщиком!
Заказать его могли и коптевские, чьим кровником он оставался. Вальнуть убийц братьев Наумовых было для коптевских делом чести. Живой Нелюбин был бы для них укором — мол, какие же вы пацаны, если убийцу своих старших без наказания оставили! Это несомненный удар по авторитету и репутации.
…После драки в бане прошло почти две недели. Олега пока не трогали, но от этого ему было не легче. Чувство страха и обреченности преследовало его каждый час, каждую минуту. И теперь, ранним январским утром, за полтора часа до подъема, он, лежа на нарах «Матроски», вспоминал, рассчитывал, воскрешая давно забытое, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы его спасти. Искал — и не находил.
Нелюбин твердо знал лишь одно: жить ему осталось не больше суток. Сегодня, максимум завтра его должны убить…
То памятное для многих утро шестнадцатого января 1997 года началось в камере сто пятнадцать «Матросской тишины», как и обычно.
Появление «баландера», раздача «пайки» — едва подогретой перловой каши, видимо, оставшейся с ужина, и ржавой чернушки хлеба. Нелюбин так и не смог привыкнуть к изыскам тюремной кулинарии и потому не притронулся к каше. Он очень рассчитывал на «дачку», которую должны были передать оставшиеся на воле пацаны, но ее сегодня почему-то не принесли.
После завтрака арестанты, не спавшие ночь, забрались на «шконки» — пришла их очередь отдыхать. Оставшиеся бодрствовать обратились к привычным занятиям — просмотру телевизионных «сеансов», игре в домино и нарды, в карты, чтению переданных с воли газет.
На Нелюбина никто не обращал внимания, и это вселило пусть крохотную, но все-таки надежду: может быть, ему удастся прожить и этот день? Может быть, это чувство обреченности лишь плод его воспаленного воображения?
Теперь Олегу больше всего хотелось раствориться в воздухе, стать невидимым, неосязаемым для сокамерников. Он держался тихо, стараясь не обращать на себя внимания, но взгляды арестантов, то и дело бросаемые в сторону его «шконки», подтверждали самые худшие опасения. И надежда прожить еще хоть сутки, появившаяся с утра, таяла, словно песчаный замок под ударами волн.
Говорят, многие люди предчувствуют свою смерть. Говорят, в тюрьме это предчувствие, как правило, обостряется. Нелюбин понял: э т о должно произойти сегодня. А поняв, ожесточился — уж если ему суждено умереть в этих постылых стенах, то он утащит с собой в могилу двух, трех, четырех… Сколько получится.
Такое в минуты отчаяния случается даже с самыми робкими и безответными людьми — необъятная волна гнева затмевает разум, слепая злоба поднимается из самого нутра, и уже не думаешь о каре и не страшишься мести, и нет большей радости, чем выбитый глаз или порванный рот противника, и нет большего счастья, чем кровь, хлещущая из его артерии.
Аналитик курганских был далеко не робкого десятка.
В тот день, шестнадцатого января, Нелюбина не трогали до самого отбоя. И лишь после окончания последнего выпуска теленовостей, когда телевизоры были выключены и на «хате» воцарился фиолетовый полумрак, к его «шконке» наконец подошли.
Их было человек шесть. Все как на подбор рослые, крепкие, с рельефной мускулатурой. Предводительствовал Лесцов — чего, впрочем, и следовало ожидать.
— Че, бля, копыта разбросал, падла гребаная, — уже накручивая себя на предстоящую драку, произнес один из подошедших. — Поднимайся, маромойка. Базар к тебе один небольшой есть.
Олег уже знал, что ударить надо первым и обязательно неожиданно — это внесет растерянность в ряды исполнителей приговора. А дальше как получится. Он будет бить, душить, кусаться, выдавливать глаза, ломать кости, пока не умрет.
Короткий прямой хук — и стоявший впереди Лесцов, не ожидая такого начала, резиново отлетел в сторону. Нелюбин пружинисто вскочил с нар и, оттолкнув локтем стоявшего слева уголовника, впечатал кулак в челюсть второго. Но следующего удара нанести не успел: некто, прятавшийся за спинами, с животным рычанием бросился ему в ноги, и Олег, потеряв равновесие, тяжело и неуклюже свалился на пол.
И тут же на Нелюбина посыпался град ударов.
Треск, глухое гудение в голове, беспорядочные пинки ногами, и уже не остается сил отвечать. После удара ногой в затылок перед глазами поплыли огромные фиолетовые круги. Олег попытался подняться, он даже встал на четвереньки, но тут же получил жуткий удар по почкам. Еще один удар — в переносицу. Еще один — в промежность…
Ни Лесцов, ни другие сокамерники, принимавшие участие в убийстве, наверняка не сразу заметили, что они бьют уже мертвое тело. Коротко стриженная голова безжизненно моталась в темно-красной лужице, переломанные руки нелепо подворачивались под туловище, а спортивный костюм почти весь пропитался кровью.
А его продолжали бить…
Наконец спустя минут двадцать Лесцов сделал знак прекратить избиение. Наклонился, брезгливо отвернул веко, пощупал пульс.
— Кажись, сдох, — резюмировал он и, нехорошо хмыкнув, добавил: — Как говорится, собаке — собачья смерть. Братва, давайте его на ту «шконку» перетащим. «Шнырей» разбудите, пусть кровь затрут. А насчет ментов не менжуйтесь — я с ними сам тереть буду. Как и договорились.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
