— И ни один из них, царица, не знает пророка, который мог бы сравниться с тобой.
Я опустила глаза.
— Они признались мне, что часто перебрасывают руны, что часто гадают, читая по печени, и что всегда сомневаются в своих видениях или не понимают их. И это жрецы богов, что старше нашего Алмакаха, жрецы, которыми я восторгался всю жизнь, пребывая от них вдали! Услышав от них подобное, я был потрясен и разбит!
Огромное сочувствие к нему поднялось во мне, как вода в колодце.
— Скажи мне, Азм, они описали тебе, каково это — ощутить настоящее видение?
— Нет, моя царица, не описывали. Лишь говорили, что им снятся странные сны или они могут увидеть нечто и понять, что этого там нет либо что приняли одно за другое.
Я мысленно вернулась ко дню в храме и к образу котла, разливающего содержимое на землю. О том, как затуманилось мое зрение и я испугалась, что потеряю сознание, но видела, как бронзовые быки словно оживают в мерцающем воздухе и разбегаются от своего невидимого ярма.
— У меня было видение. Здесь.
Азм подался вперед, всматриваясь в мои глаза, словно я была не женщиной, а золотой чашей.
— Говори же, Дочь Алмакаха!
— Оно предназначено лишь для царя, поскольку пришло мне от бога этого места.
Его брови сурово сдвинулись.
— Ты уверена? У Алмакаха много личин.
— Уверена. Помнишь наш разговор в первый месяц моего царствования?
— Да, — ответил он явно обеспокоенно.
— Ты сказал тогда, что если Алмаках не будет говорить со мной, то с кем же ему говорить?
— Сказал. Но он говорит с тобой, к счастью Сабы.
— Азм. — Я не знала, была ли причина в том, что я утратила все, что связано с Сабой, или в том, как выглядела утром Шара, обновленной и живой, но я тоже желала освобождения. Возможно, я просто устала. Очень-очень устала. — Вернувшись в Сабу, я сложу с себя полномочия Верховной Жрицы.
— Моя царица! Почему?
— Бог спас меня, когда я была маленькой. Но я не знаю, какой именно бог. — Я никогда не рассказывала ему о Садике и считала, что он не поймет, о чем я говорю. — Я призывала Алмакаха, но теперь понимаю, что Алмаках не призвал меня. Я обращалась к нему, я посвятила себя ему, но он молчал. Он никогда не говорил со мной, возможно, потому, что не признает меня. Я сделана по иному образу и подобию.
Кто ты на самом деле? Соломон спросил меня об этом. Я знала свои титулы. Но я не знала ответа на его вопрос.
Я вспомнила ночь, когда стояла под дождем — забыв корону, титул, положение, и только Рай танцевала в моих мыслях. Вспомнила о Яфуше, которого я не могла удержать надежней, чем предложив свободу. О Шаре, которую я не умела любить иначе, чем забрав ее боль себе.
— Но о каком боге ты говоришь? В этом месте много богов — и здесь, и на восточном холме. Старых богов этого места, а также тех, что прибыли сюда позже. — Азм был сбит с толку.
— О загадочном.
За одно только это я могла поблагодарить Соломона.
На следующий день я вновь послала царю свою записку. И вновь посланец вернулся, ответив, что на сей раз царь со своей женой-моавитянкой.
И вновь, на следующую ночь и на следующую, он обязательно был у одной из своих жен.
На этот раз я смеялась. О да, как громко звучало его сообщение, что передали мне в обмен на непрочитанное мое! А затем я закрыла дверь и сползла по ней спиной, заслоняя лицо ладонями.
— Укажи мне путь, — прошептала я, не зная кому.
В ночь после ритуала темной луны я готовилась возвратиться в свои дворцовые покои. Но прежде, чем уйти, я приняла Абгаира, с изумлением и радостью увидев, что он прибавил в весе со дня нашего прибытия.
— Я бы хотел, чтобы мы побыстрей уходили, — сказал он с улыбкой.
— Разве тебе здесь не нравится?
— Эти люди бьют своих верблюдов.
— Мы довольно скоро уйдем.
— Я хотел бы еще раз увидеть царя до отъезда.
— Я посмотрю, что можно сделать. Но для чего ты хочешь его увидеть?
— Хочу посмотреть в лицо человека, у которого столько врагов.
Я удивленно заморгала.
— Почему ты решил, что у него много врагов?
— Люди говорят, когда думают, что никто их не понимает. А я просто волк у колодца. Но я выучил их язык.
— Кто эти люди, Абгаир?
— Среди них есть человек из царского дома. Важный человек. Я видел следы их животных и его следы. Дважды за этот месяц он уходил на север и возвращался с севера с работниками.
Я прищурилась.
— С отбывающими повинность?
— С теми, кто много жалуется. Они говорят, что их на месяц забрали из дома и что царь плохо с ними обращается. Но этот человек говорит, что вскоре все изменит. И что его бог так сказал — он станет царем.
— На север и обратно… ты уверен?
Он выразительно на меня посмотрел.
Я начала вспоминать те бесчисленные дни, пиры, лица при дворах Иерусалима, Гевера, Мегидцо. Что за имя, что за лицо — того юноши, с которым царь шутил. Многообещающего юноши, управлявшего призванными работниками, юноши, которым Соломон так гордился.
Иеровоам.
Я поспешно вернулась во дворец.
— Передай это в руки царю, и никому иному, — сказала я слуге управляющего, вкладывая записку в его ладонь. Та говорила всего лишь: Иеровоам готовится предать тебя.
Прошло три дня. А на четвертый посланец передал мне короткое письмо:
Приходи в сад.
Я отправилась немедленно, оставив Яфуша позади, когда ступила на узкую лестницу.
Закрыв дверь наверху, я быстро оглянулась. И, не увидев его, зашагала прямо в покои царя. Насколько я знала, я не застану одну из его жен или, что хуже, его и жену вместе.
Его я заметила сразу: царь стоял в самом центре покоев. Его волосы были в беспорядке, одежда измята. На краю резного столика стоял графин с вином, а рядом кубок.
— Иеровоам сбежал, — сказал он, не шевелясь.
Я знала, что он привязан к изменнику, но поразилась глубине его печали. А затем поняла. Сколько бы детей ни родили жены, только этого Соломон любил, как сына.
— Мой собственный пророк… у него было видение. Мое царство распадется. Мой пророк, Ахия! Который пришел не ко мне, но к мальчишке, поведать видение о крушении моего царства. Он сказал мальчишке, что тот станет царем! — Он взмахнул руками и сшиб графин со стола, заливая алым вином полированный пол. А затем перевернул кресло, отшвырнул стол и лишь тогда покачнулся и бессильно сполз спиной по стене.
