Прошло не менее часа, прежде чем ко мне подошел Муса и сообщил, что пилот хочет меня видеть. Я немедленно прошел в кабину, и летчик молча указал вниз. Видимость внизу стала лучше, песчаная буря сместилась к северо-западу, словно огромная гряда густых желтых облаков. С такой высоты гребни дюн выглядели, словно складки морского дна у берега, и невозможно было сказать, в какой из долин находился наш лагерь. Однако пилот заверил меня, что мы недалеко и наверняка заметим его, когда снизимся. Мы опустились до тысячи футов и продолжали кружить над барханами, но все они были похожи друг на друга.
Мы снизились еще и за полчаса облетели около полутора десятков ложбин, в одной из которых наверняка находилась наша прежняя стоянка, но, похоже, буря оказалась столь сильной, что подняла в воздух миллионы тонн песка, дюны вновь немного сдвинулись в своем медленном, но неуклонном шествии на северо-запад и уничтожили все следы наших раскопок, сгоревший лагерь и лежавших там мертвых.
Без секстанта нам не удалось определить точное месторасположение раскопок, погрешности в измерениях египетского астронома увели нас к северо-востоку, на тридцать миль в сторону, и теперь потребуется не менее десятка экспедиций, чтобы месяцами шарить по этим бесконечным долинам в поисках нашего сгоревшего лагеря.
В конце концов, мы с Сильвией совершенно случайно обнаружили сокровища Камбиза, буквально наехав на них. Мы успели найти только крошечную часть неизмеримого богатства, награбленного персами в Египте и потерянного здесь, а все остальное так и лежит нетронутым под песками, ожидая того, кто окажется достаточно смелым и настойчивым, чтобы придти и разыскать их.
— Скоро мы сможем лететь только в Дахлу! — сказал пилот. — Бензина осталось лишь на три с половиной часа. А у меня подруга в Луксоре.
У меня самого тоже когда-то была подруга в Луксоре. Вспомнив о ее красоте, я вновь ощутил волнение, хотя она сейчас находилась от меня так же далеко, как египетские принцессы, похороненные две тысячи лет назад в Долине Цариц. И, пытаясь скрыть пустоту и дрожь голоса за наигранной легкостью, я сказал ему:
— Ну, ладно. Гони, приятель, мы едем домой.
