Единственное, что омрачало ему эти дни, — это негромкий голос в голове, напоминавший о том, что случилось, что он слышал и думал. В ранние утренние часы, когда Елена еще спала, Рамон просыпался и не мог больше задремать. Мысли его снова и снова возвращались к тому, что его двойник мог и ладить с Еленой лучше, что даже тот мешок дерьма, который он сбросил в реку, был лучшим человеком, чем то, что пока выходило из него. Он собирался порвать с ней, вернувшись — и где он теперь? Пьет ее пиво, курит ее сигареты, раздвигает ей ноги…
Когда все обернется хуже, чем сейчас, уверял он себя. Нет смысла обрывать что-то, пока оно хорошо.
А потом являлась призраком Лианна. Рамон помнил, как рассказывал о ней двойник: сплошная бравада и похвальба, никакого намека на настоящую боль. На утрату. Он начинал лучше понимать, почему все кончилось так, как кончилось. В конечном счете все сводилось к стремлению избежать проявлений слабости перед кем-то другим. Он и себя хотел в этом убедить. И сделать это теперь, после всего, что довелось повидать Рамону, было гораздо тяжелее. Он все еще собирался сходить, потолковать с Гриэго, но ни разу даже близко к тому месту не подходил.
Почти через неделю после того, как Рамон вышел из больницы, он проснулся до рассвета, истерзанный снами, которых не помнил. Он выскользнул из кровати, накинул халат и как мог тихо достал из тайника за кухонным шкафом бутылку лучшего Елениного виски. Ему понадобились три стопки и почти час, чтобы набраться храбрости и, включив компьютер, открыть городской справочник и поискать ее. Она нашлась почти сразу же. Лианна Дельгадо. Она все еще работала кухаркой, только в другом месте. Судя по адресу, она жила у реки. Возможно, он сотни раз проходил мимо ее дома, шатаясь из бара в бар. Интересно, видела ли она его хоть раз, а если видела, что подумала?
Елена пробормотала что-то и поерзала во сне. Рамон выключил комп, но мысль, укоренившись у него в голове, пока он странствовал по глуши, снова пошла в рост.
Он ведь хотел стать кем-то новым, был готов стать кем-то новым. Начать все с чистого листа. Так почему не сейчас? Все, что он делал, от чего страдал, могло уйти в прошлое вместе с его старым именем, лицом, личностью — как было бы, останься его двойник в живых. И требовало это всего-то самого необходимого: уйти от Елены, найти себе новое место, новый фургон для работы, новый способ быть собой. Тем, кем он был всегда, только лучше. А потом, когда он очистится от подозрений и утвердит свое положение, когда он накопит хоть сколько-нибудь на своем банковском счете, когда ему не придется проситься в дом к женщине только затем, чтобы не ночевать в pinche парке, у него есть адрес Лианны. Он мог бы позвонить ей или — если хватит смелости — просто зайти к ней домой, как школьник, поющий под окном у возлюбленной. В конце концов он Рамон Эспехо. Он крутой сукин сын. Худшее, что могло бы случиться — это если она выгонит его и разобьет ему сердце. Ну и что? У него хватит сил склеить себе новое, покрепче этого.
В соседней комнате зевнула и потянулась Елена. Рамон отхлебнул еще глоток виски и бесшумно поставил бутылку на место, не забыв вымыть стакан и почистить зубы от запаха. Если бы Елена обнаружила, что он покушается на ее святое в одиночку, скандал вышел бы — подумать страшно.
— Привет, детка, — сказал он, когда она выбралась на кухню, всклокоченная и с несколько более обычного выдвинутым вперед подбородком.
— Можешь приготовить мне немного гребаного кофе? — отозвалась она. — Я чувствую себя говно говном.
— Посидела бы дома, — посоветовал он. — Возьми отгул.
— Сегодня воскресенье, жопа.
— Сядь, — сказал Рамон, махнув рукой в направлении дешевого пластиково-хитинового стула у кухонного стола. — Я тебе чего-нибудь приготовлю, а?
Это все-таки вызвало у нее слабую улыбку, и ее хмурое лицо немного просветлело. Рамон изучил содержимое кухонных шкафов, уделяя особое внимание датам изготовления и срокам хранения банок. Чтение требовало от него некоторых усилий. Должно быть, он все-таки немного перебрал виски. Ничего, все, что от него требуется, — это казаться трезвым до тех пор, пока часть алкоголя не выветрится естественным путем.
Он выбрал банку темной фасоли, пару лепешек, несколько яиц из дверцы холодильника и кусок сыра. Еще бы маленький зеленый перчик — и выйдет huevos rancheros. Хорошее блюдо, потому что при наличии некоторого опыта его можно готовить на одной сковородке. Рамон достаточно набил руку, готовя его у себя в фургоне, чтобы попробовать сделать это, даже будучи немного пьяным.
— Так ты собираешься найти себе работу в городе? — поинтересовалась Елена.
— Нет, — ответил Рамон. Вываленная из банки фасоль шипела и шкварчала на одном краю сковородки. Он потянулся за яйцами. — Пожалуй, схожу потолкую с Гриэго насчет фургона напрокат. Думаю, если я пообещаю ему долю с прибыли, я расплачусь за три или четыре удачных экспедиции.
— Три или четыре удачных экспедиции, — хмыкнула Елена так, словно он сказал: «Добуду золото из дерьма». — Когда это у тебя в последний раз случилось три или четыре удачных экспедиции подряд? С тобой вообще такое бывало?
— Есть у меня кой-какие идеи, — сказал Рамон и только тут сообразил, что это правда. Какое-то подобие плана давно уже вызревало у него в голове. Возможно, с той самой ночи, когда он впервые видел сон про эний и понял, почему скрываются Маннек и его народ. Он улыбнулся себе.
Он знал, что будет делать.
— Тебе нужно найти настоящую работу, — сказала Елена. — Что-нибудь надежное.
— Не нужно мне этого. Я хороший геолог.
Елена подняла руку как школьница, испрашивающая разрешения подать голос.
— В последний раз, когда ты улетал, ты вернулся на три четверти мертвецом и без гроша за душой.
— Мне просто не повезло. Этого не повторится.
— Ого. Так ты теперь управляешь удачей, да?
— Это все европеец, — сказал Рамон, разбивая по одному яйца и выливая их на сковородку. — Он охотился за моей задницей. Это было вроде как проклятие. В следующий раз все будет в порядке.
— Тебя послушать, так ты там Господа Бога нашел, — буркнула Елена и помолчала. Когда она заговорила снова, голос ее звучал уже не так кисло: — Ты нашел Бога, mi hijo?
— Нет, — мотнул головой Рамон. Он высыпал на фасоль пригоршню тертого сыра, потом положил на тарелки по лепешке. Кофе. Ему нужно вскипятить воды. Так и знал, что забудет что-нибудь. — Зато я понял кое-что другое.
— Например? — спросила Елена.
Рамон молчал, пока поджаривал яйца, помешивал фасоль с сыром и перекладывал ее поверх яичницы, варил кофе. Все это время он ощущал на себе ее взгляд, ни осуждающий, ни сочувственный. «Интересно, — подумал он, — что творится за этими глазами, каким она видит этот мир?» Она была более знакомой, более предсказуемой, но в некотором отношении оставалась такой же чужой для него, как, скажем, Маннек. Он не доверял ей, потому что считал себя неглупым, и все же имелось что-то, какой-то другой импульс, заставивший его говорить.
