Он останавливает верблюда, делает неуклюжее движение и, нелепо дрыгнув ногами, сваливается сверху на песок. При этом он корчит такую смешную рожу, что воины, несмотря на горе, не выдерживают и хохочут во все горло.
— Почему вы хохочете? — ворчит "потомок Сирдона", неумело потирая ушибленное колено. — Я и сам собирался слезть.
Тут и наиболее мрачных людей разбирает мех.
— Смейтесь, смейтесь, — бормочет "потомок Сирдона". — Сейчас я вам такое скажу, что вы плакать начнете.
Воины разом умолкают. Все окружают Тиграна. Он печально вздыхает.
— Я встретил одного согдийца. Он ехал к стоянке Дейоки. Оказывается, в Багу пришел сам Искендер. Привел с собой пятьдесят тысяч воинов. Завтра будет здесь. Согдиец говорит, что Искендер сильно разгневан. Не уйдет их Красных Песков до тех пор, пока не уничтожит Спантамано и всех, кто ему помогал.
— Ой, беда! — волнуются дахи. — Что делать?
— Бежать надо, важно изрекает Тигран. — За Вахш, в Черные Пески, до Гирканского моря. Я человек ничтожный, Искендер не тронет меня, но… кто их знает, этих юнанов? Лучше уйти, пока не поздно. Еду в Хорезм. А вы как хотите.
Дахи тотчас же снимаются с места. Они исчезают на западе. За ними трогаются саки и массагеты. Тигран остается в пустыне один. "Теперь ты пропал, Спантамано!" — злорадно шепчет слуга Оробы. Он гонит верблюда к синеющим на севере невысоким горам. Там «веселого» старца дожидается Дейока.
Отряд Дейоки пробирается по каменистому руслу жалкой речки. Весною в ней мутным потоком шумит дождевая вода, бегущая с голых, почти бесплодных гор, но сейчас влага едва сочится меж обкатанных, наполовину засыпанных песком ржавых глыб. Там, где начинается речка, в тесной котловине, не дне которой серая лужа и немного свежей травы, стоит убогая крепость: низкая глинобитная ограда, кривая полуразвалившаяся башенка и горе-ворота, что разлетятся от доброго пинка. Здесь Дейока оставил перед битвой часть своих воинов, женщин и немного скота. Здесь жрец Алингар стережет Зару, жену Спантамано.
Дейока торопится. Дейока угрюм. Дейока напуган тем, что совершил собственной рукой. Быстро скачет Дейока по земле, а сверху черной птицей летит за ним страх. Страх глядит на Дейоку немигающими глазами волчиц, затаившихся на вершинах бугров, страх отчетливо слышится в шорохе крыльев трескучих цикад. Дейоке не жалко Спантамано. Дейоке никого не жалко. Ему жалко себя. Он боится за себя — только за себя, и массагету обидно, что приходится вот так бояться всего и всех и скакать сломя голову; обида вырастает в злобу против всего и всех, и Дейока бормочет проклятия и беспощадно погоняет усталого коня.
— Трах!
— Трах!
— Трах!
То Дейока ударяет в ворота. Они падают. Отряд врывается в крепость, словно его преследует стотысячное войско. Ожидающие встревожены. Лают собаки. Люди спешиваются и пинками отгоняют разъяренных псов. Дейока закрывает лицо, красное от горячего ветра, дрожащей рукой не спеша ведет ладонью вниз, отирая пот; размыкает веки — и встречает упорный взгляд жреца Алингара. Алингар стоит у входа в крохотную глинобитную хижину, крытую гнилым тростником. Он строго и вопрошающе смотрит на Дейоку. У массагета постепенно обвисают плечи. Горбится спина. Он медленно опускает глаза.
— Где Спантамано?
Алингар подходит к Дейоке и трогает его за плечо.
У массагета пересыхает горло. Молчит несчастный Дейока.
Где Спантамано?
Почему Дейока не отвечает? Сказал бы: "скоро будет", или "ушел за Вахш", или "попал в руки Искендера", и отстал бы этот проклятый Алингар. Но сдавлена глотка судорогой, прилип к гортани шершавый язык, не может Дейока произнести ни слова.
— Где Спантамано? — в третий раз спрашивает Алингар, и голос его становится все тише и глуше. И Дейока, не поднимая глаз, бросает хрипло, как огрызающийся пес:
— Откуда мне знать, где твой Спантамано?
И тут же хватается за бок и с криком отскакивает назад. Алингар, еще крепче стиснув кинжал, делает новый прыжок. Не только знаток древних книг Алингар, не только с палочкой для письма умело обращается мудрый жрец — он хорошо владеет и оружием. Жажда мести за предводителя вспыхнула в душе пенджикентца. И он опять замахивается на предателя.
— Бейте его! — визжит Дейока, нырнув за спины телохранителей. Один из массагетов ловко всаживает меч меж лопаток Алингара. Другой точным ударом отсекает голову жреца. Тело отволакивают в сторону и кидают собакам.
Дейока обеспокоен — не видела ли все это Зара? Но у Зары страшно разболелся зуб. Она мечется по лачуге и стонет. Лишь вечером она выходит во двор и удивленно спрашивает:
— Где Алингар?
Вот уже несколько дней он ходил за ней по пятам, и вдруг его нет. Неужели… она с надеждой смотрит на окружающих. И ей коротко отвечают:
— Сбежал.
Медленно и спокойно шествует верблюд по пустыне. Он у себя дома, среди ровных знойных пространств. Верблюд и пустыня — сын и мать. Клочья бурых, выгоревших трав, растущих вокруг, не отличаются от косматой шерсти на груди верблюда.
Тигран раскачивается меж горбов терпеливого животного и поет согдийскую песню: бесконечную, как время, неторопливую, как шаг верблюда, и однообразную, как сама пустыня. Тиграну весело. Как хорошо он выполнил приказание Оробы! Войско Спантамано разбито. Оставшиеся в живых бежали за Вахш. Спантамано оказался один во всем мире. Он в руках Тиграна. А из рук Тиграна не вырывался еще никто.
Медленно, томительно медленно шагает верблюд по пустыне. Поет и поет Тигран. Заходит солнце. Наплывают с севера темные облака. Значит, скоро осень. Становится холодно и сумрачно. Нехорошо одному человеку в пустыне. Все тише и тише поет Тигран. Все громче и громче понукает он ленивого верблюда.
Ой, как плохо одному в пустыне. Уже не поет Тигран. Мрачен слуга Оробы. Ороба сейчас отдыхает у себя во дворце, пьет вино, а ему, Тиграну, приходится таскаться где-то на краю света. Зачем Тиграну этот Спантамано? Что Спантамано сделал Тиграну? Эх! Если б не Ороба!.. Тигран вздыхает. Что с тобой, Тигран? Немало тайных дел сделал ты по поручению Оробы, и ни разу не дрогнула твоя рука. Чем же ты встревожен сейчас? Почему так сжимается твое сердце? Тигран не понимает, почему. Только чувствует он, что нельзя ему поднять руку на Спантамано. Нехорошо получится. Нехорошо! Ой, как плохо одному человеку в пустыне… И чего ты так медленно тащишься, двугорбая скотина?
При виде трех горцев Спантамано насторожился.
Почему они глядят на него так странно? Правда, в их глазах нет угрозы, но зато не заметно и участия. Лучше бы их не было тут совсем, этих непонятных людей. Но поскольку они здесь, нельзя показывать, что ты испугался. Надо держаться. И Спантамано взял себя в руки и спокойно спросил:
— Ну, чего вы там?
Ему показалось, что горцы переглянулись и побледнели. Во всяком случае, они отвели глаза от лица Спантамано, и один из них заискивающе сказал:
