— Достаточно, мистер Диксон, — провозгласил ректор и отчаянно зажестикулировал Уэлчу, но было поздно.
— Итак, какие же практические выводы следуют из всего вышесказанного? — произнес Диксон своим обычным голосом. Он говорил как в приступе разновидности головокружения, он чувствовал себя машиной для выброса слов. — Слушайте, слушайте меня! Главное, что следует уяснить насчет милой Англии — что это был едва ли не самый скверный период нашей истории. Просто есть любители кустарных глиняных горшков, органического земледелия, замшелых патефонов, эсперанто… — Диксон сделал паузу, пошатнулся. Духота, алкоголь, волнение и чувство вины наконец объединили силы. Голова раздувалась и одновременно теряла в весе; в теле шел молекулярный распад. В ушах шумело, боковое зрение подводило, а заодно и верхнее с нижним — Диксон словно протер кружок в закопченном оконном стекле. Заскрипели кресла; кто-то схватил Диксона за плечо; Диксон споткнулся. Пока он оседал из объятий Уэлча, сверху, перекрывая гвалт, доносился ректорский голос:
— …которую мы вынуждены прервать по причине внезапного недомогания лектора. Уверен, вы все…
«Кончено, — успел подумать Диксон. — А ведь я даже не сказал им…» Он глубоко вдохнул; если бы получилось выдохнуть, он был бы в порядке. Но выдохнуть не получилось, и лекторий накрыла гулкая монохромная волна.
Глава 23
— Вот и все, — сказал на следующее утро Бисли. — Вполне понятно. Это ведь его виски тебя доконало?
— Да, пожалуй, без виски можно было обойтись. Хотя в глазах Уэлча это не оправдание.
— Еще бы. Ты, Джим, упирай на волнение и духоту. И вообще, ты ведь дошел практически до конца.
— Я им публичную лекцию запорол. Такое не прощают. А Недди с ректором я тоже от нервов и духоты пародировал, да?
Они прошли через колледжские ворота. Трое студентов резко прекратили треп, стали пихать друг друга локтями и кивать на Диксона.
— Ну, не знаю, — протянул Бисли. — Попробовать-то можно. Тебе нечего терять.
— Нет, Альфред, ты прав. Ладно, пустяки. Лекция в любом случае позади. Но есть еще и Кристина. Уэлч наверняка уже в курсе.
— Джим, не отчаивайся. Сомневаюсь, чтобы Уэлч прислушивался к воплям этого своего Бертрама, или как там его. Твои отношения с девушкой профессорского сына не повод тебя увольнять.
— А про Маргарет ты забыл? Уэлч воспримет так, будто я ее обманываю. А я и обманываю, какие объяснения ни измышляй.
Бисли ответил одним взглядом; когда же они вошли в преподавательскую, произнес:
— Смотри, Джим, как бы тебя самого не обманули. Встретимся за кофе?
— Да, — рассеянно уронил Диксон. У него в ящике лежала записка, написанная рукой Уэлча. У Диксона екнуло сердце. Он шел по лестнице и одновременно читал. Уэлч полагает своим долгом сообщить ему, разумеется, неофициально, что на следующей неделе, когда соберется совет, он, Уэлч, не сможет ходатайствовать об удержании Диксона на следующий учебный год. Он рекомендует Диксону, опять же неофициально, как можно скорее покинуть город. Он напишет максимально положительную характеристику для любого учебного заведения за пределами города, которое Диксон выберет для своей дальнейшей карьеры. Лично он сожалеет, что Диксону придется уехать, ибо находил удовольствие в их сотрудничестве. В постскриптуме сообщалось, что Диксон может не беспокоиться относительно «неувязочки с постельным бельем» — он, Уэлч, со своей стороны, «считает инцидент исчерпанным». Что ж, очень благородно; Диксон почувствовал укол совести за то, что изрядно опустил Уэлча на лекции, и укольчик — за то, что столько времени и сил потратил на ненависть.
В кабинете, общем с Сесилом Голдсмитом, Диксон остановился у окна. Вчерашняя духота исчезла, причем обошлось без грозы; небо обещало многие часы отличной погоды. Перестраивали физическую лабораторию: у стены стоял грузовик, рабочие разгружали кирпич и цемент, слышался стук молотков. Куда-куда, а в школу Диксон легко устроится — его еще на Рождество директор звал, говорил, место историка до сентября будет вакантно. Надо ему написать: дескать, решил, готов, обнаружил, что преподавание в колледже не по нем. Но только не сегодня, ни в коем случае.
Хорошо, а чем он сегодня займется? Диксон отошел от окна, взял у Голдсмита со стола толстый красочный журнал, выпускаемый каким-то итальянским историческим обществом. Глаз зацепился за фразу на обложке, Диксон нашел соответствующую страницу. Он никогда не учил итальянский, но итальянское написание фамилии автора, Л.С. Кейтона, не отличалось от английского, да и понять в общих чертах содержание статьи было нетрудно. Минуты через две Диксон уверился: речь идет о методах кораблестроения в Западной Европе в конце пятнадцатого века и об их влиянии на что-то там. Все ясно: перед ним либо подробный пересказ, либо перевод его кораблестроительной статьи. Подходящего лица на такой случай у Диксона не было; он вдохнул поглубже, чтобы выругаться, но вместо этого истерически захохотал. Вот, значит, как людям ученые степени достаются. По крайней мере степени такого рода. Впрочем, это уже неактуально. Нет, но каков старый вонючий… Кстати о вонючих. Надо найти Джонса и высказать ему все, а лучше применить насилие. Будет знать, как стучать. Вот и занятие. Диксон вышел из кабинета и стал спускаться по лестнице.
Восстановить картину преступления оказалось просто: Диксон переговорил с Бисли и Аткинсоном и вычислил, что Джонс подслушивал, как Бисли и Аткинсон обсуждали его чаепитие с Кристиной, а при первой же возможности донес другу и патронессе. Джонс мог это сделать, и он это сделал; в любом случае у Диксона имеется свидетельство Бертрана, и не важно, каким образом Джонс получил информацию. Диксон приблизился к кабинету, полыхнул от ненависти как неоновая вывеска, постучался и вошел.
В кабинете никого не было. Диксон шагнул к столу, заваленному стопками страховых полисов. Секунду поразмыслил: чем он мог заслужить два доноса? Украшательством фото в газете? Так это просто ребячество. Письмом от Джо Хиггинса? Обычный розыгрыш — кто на такое обижается? Диксон кивнул сам себе, сгреб пачку полисов, запихал в карман и вышел.
Несколько минут спустя он на цыпочках спускался в котельную. Народ как повымер весь. Под ногами скрипела угольная пыль, Диксон ходил от котла к котлу. Неужели ни один не работает? Должны же они как-то греть воду для уборных. Наконец работающий котел нашелся. Диксон взял с полу нечто вроде кочерги, сдвинул крышку. Полисы сгорели в момент и без остатка — комар носа не подточит. Диксон вернул крышку на место, бросился вверх по лестнице и, никем не замеченный, вышел.
Ну а теперь что? Он явился в колледж ни за чем, просто хотел говорить с Бисли, а Бисли нужно было на работу. Раз его увольняют, незачем ждать перерыва и кофе пить — не ровен час, нарвешься на Уэлча или ректора. Вообще незачем больше приходить, разве только за вещами. Взять их сейчас, тем более унести можно в один прием — у Диксона здесь только два-три справочника и лекционные записи. Он вернулся в кабинет, стал собираться. Работа в родном городе подразумевала резкое сокращение встреч с Маргарет. Нет, недостаточно резкое — дом Маргарет всего в пятнадцати милях от дома его родителей. Как показывает опыт, для еженедельного совместного вечера расстояние достаточно приемлемое или недостаточно неприемлемое. Раз в неделю, да все лето. Которое еще даже не началось.
