повесила рог на пояс, вздохнула, глянула под потолок, где висели пустые цепи и остался морок лестницы под люком.
– Пойди мы прямым путём, свалились бы аккурат в пасть дракону, – сказала она. – Части ступеней не существует – это чары, притом настолько умелые, что я приметила только в последний миг.
– Сами они вылезали по тропе, созданной кинжалом Ллива. – Ульд тоже посмотрел на вход в катакомбы. – Допустим, убрать её прочь не смогли со всем могуществом Коби, но отчего не постарались хоть замаскировать как-то? Морок на лестнице скрыть получилось же.
– Её не просто не попытались запрятать – её для нас пометили, – тихо произнёс Ферр, задумчиво ухмыльнулся. – Меня привлёк отпечаток детской руки внизу стены, а Эйдре по привычке пошла следом да почувствовала путь. Такой отпечаток есть в пещере Коддага.
– Коль это – часть пророчества, что удивительного углядеть при его исполнении символ оттуда? – пожал плечами Ульд.
– То, что этот отпечаток оставил в детстве я сам, из озорства, – весело отозвался он.
– Кто мог о нём знать? – спросила Эйдре с интересом.
– Любой жрец, заходивший в пещеру следующие шесть вёсен. Или любой человек, услыхавший, как меня отчитывает Вальги, с пару лун после шалости. Выбор велик, но было бы любопытно разведать, кто же тот таинственный друг, который отыскал для нас тропу после Коби да пометил знаком, который я замечу, а враг навряд ли.
– Пока можем просто порадоваться, что некто незримый способен не только стремиться прибить нас при любой оказии, – со смехом предложил мерг.
– Да, пожалуй, – хитро улыбнулся Ферр. – Теперь к Эталлу? Эйдре?
Дева стянула со спины клёрс, вздохнула, прогоняя опаску, заиграла мелодию разом тёплую, ласкающую, задорную да порывистую. То была песня Аньё, юго-восточного ветра, что хозяйничал в Ирде на исходе весны да в начале лета. Лёгкий, дразнящий, бойкий, юный, Аньё оказывался воплощением пляски для сэйд, и частенько во времена, когда он дул, выходили они прежде к своим тропам в срединном мире, танцевали дни и ночи. Так же вышла когда-то к нему впервые юная чародейка в поисках взрослого имени, брела от дороги в дом, дулась на барьер, не пустивший гулять, играла на арфе старому дубу. Эйдре светло улыбнулась воспоминаниям, завершила мелодию, с тревогой принялась ждать ответа.
Несколько долгих минут не происходило ничего, повисшая тишина казалась звенящей от общего напряжения. И вдруг прямо к ногам лёг радужный путь, ступил с него к друзьям дух-хранитель, коротким поклоном будто приветствовал знакомцев, подставил белый бок, чтобы сопроводить до дворца.
Исчезли вокруг подземелье, стены города, дома и верещатники Ирда, красками заиграли туманы, запели ветра обо всём, что видели за многие столетия полётов по мирам. Вновь тому не хотелось конца, но волнения о грядущем уже не позволяли забыть о деле, а шагалось теперь чуть быстрее прежнего. Эйдре придерживала свободной рукой рог, словно боялась вновь потерять его и не сыскать больше вовсе.
По другую сторону тропы, когда ступили уже друзья на камни подле фонтанов, олень фыркнул, вскинул могучие рога, развернулся да исчез за миг, не остался дожидаться возвращения, как прежде. Путники окинули взором пустоту за спиной, переглянулись.
– Он исполнил три просьбы и, видно, более не откликнется на зов, – задумчиво произнёс Ферр. – Чего я и опасался. В легендах духи частенько считают оказанные подопечным услуги.
– Он уже сделал для нас достаточно, пусть теперь почувствует волю от службы. – Эйдре пожала плечами. – Без его помощи мы не пришли бы сюда и впервые. Но хорошо, что не решились просить подмоги, чтобы проникнуть в город. Теперь Фелб очистит курганы, а нам не выпало погибать дорогой в сердце наваждения.
Чертоги Эталла мерещились застывшими во времени. Молчали колокольчики, не раскачивали молодые ветра кроны деревьев, пустотой да тишиной встречали путников длинные коридоры. В тронном зале тоже не сменилось ничего: спали, повалившись друг на друга, помощники владыки Сэйда, спал он сам, согнувшись неудобно на широком троне.
Чародейка пошла вперёд, встала сбоку так, чтобы видеть всю комнату, поднесла к губам рог, вздохнула, набираясь решимости, дунула со всех сил. Песня прокатилась по дворцу, отразилась от стен, вылетела из любого окна: чудилось, что её подхватили туманы наваждения, разнесли по верхнему миру, и в каждом его уголке услыхали этот протяжный зов.
Зашевелились на полу слуги Эталла, с трудом поднялись на ноги, пошатывались, смотрели на друзей разом с недоумением и ужасом, будто это они пытались похитить рог, а перед тем решили его проверить прямо подле владыки. Бог ветров открыл глаза стремительно, словно не провалился в грёзы многие луны назад, а лишь притворялся спящим. Выпрямился могучим да гордым за миг, изучил зал сурово, остановил пытливый взор на каждом из нежданных гостей. Махнул рукой, и тотчас создания засуетились, торопливо покинули комнату, разбежались врассыпную по коридорам или вовсе пропали на том месте, где стояли с мгновение назад.
Эталл дождался, пока исчезнет последний из слуг, а после вновь оглядел путников задумчиво, задержался на чародейке, что так и застыла слева от него, молвил густым голосом:
– Тебе известно, отчего молчит нынче Сьюгорь, Эйдре, дочь Гратту?
Дева вцепилась тонкими пальцами в рог, словно искала у того защиты, опустила голову, принялась рассказывать о том, какими застали они чертоги впервые, но не представляла, как объяснить богу ветров, что натворили всё его наречённые дети.
– Зачаровали арфу? – хмыкнул Эталл, выслушав. – Куда же подевалась от фонтана Клив? Отчего ты не разыскала её во дворце или подле него да не спросила помощи?
– Клив мертва, владыка. – Чародейка подняла глаза на бога, достала свободной рукой чашу Ириты из сумки, протянула ему. – Произошедшее – вина её и Коби. После она попыталась убить Ириту, но не сумела, а ты, верно, признаешь её руку в чарах на этом кубке. Его передала тебе богиня плодородия с просьбой снять проклятие. Клив напала на нас в чертогах девы Ирда и была побеждена.
Бог ветров принял чашу, осмотрел, и на миг его лица коснулась скорбь столь великая, что сердце любого из друзей переполнила тоска, будто это их предали самые близкие люди.
– Я вижу здесь старание Клив. – Он поставил чашу на стол рядом с собой, печально усмехнулся, обронил словно сам себе: – Что же получили?..
– Она сказала, что сделала то ради свободы, владыка, – не стала скрывать Эйдре.
– Свободы? Я отдал им власть над ветрами, победу над временем, свои силы, оба мира от края до края, – молвил Эталл, и говорил теперь с гостями не могучий бог, а безутешный отец. – В чём же близнецы отыскали неволю?
– В благодарности, – тихо произнёс Ферр, припомнив брата. – В любви. В заботе. Они становятся тяжким бременем для тех, кто одержим лишь собой.
Эталл глянул на него с грустной улыбкой, после вновь перевёл взор на
