впереди.
Она повернулась и крикнула мне:
«Попробуй!»
Я покачал головой.
«Выйди и покажи ещё раз».
Вилириан внезапно закашлялся.
Ликс посмотрел на отца удивлённо.
— А что здесь такого? О чём это?
— Айя когда-то учила меня плавать, — задумчиво произнёс Вилириан. — Мы тогда ездили по побережью, обновляли небольшие печати в приморских поселениях. Она плавала как рыба, а я был неважным пловцом.
Он пристально посмотрел на небо, моргая.
— Кажется, сейчас хлынет.
— Что-то я не понимаю, — с досадой произнёс Ликс, — что тут такого поэтического. Так кто угодно может.
— Попробуй, — пожал плечами Вилириан.
Ликс замолчал, шевеля губами.
— Ну…
Мы шли с отцом по улице
И он читал мне свои стихотворения.
Но в них не было ни рифмы, ни ритма.
Я спросил: а что здесь такого?
Он сказал мне: попробуй сам.
Вот я и пробую
и мне кажется, получается неплохо.
— Да ты поэт, — рассмеялся Вилириан. — Дорогу поэтам!
Привратник, окинув их взглядом, отворил тяжёлую дверь из резного дуба с изображением восходящего солнца.
— Приветствия, — сказал он хмуро.
Ликс и Виль оставили пальто гардеробщику и вошли в залу на первом этаже. Здесь и там, около низких зелёных столиков на фиолетовых кожаных диванах лежали спящие гости, несколько людей, сидевших у барной стойки, вели негромкие беседы. Тяжёлые красные шторы были задёрнуты, так что и без того неяркий дневной свет еле освещал густой, пропахший дымом благовоний полумрак залы. Картины на стенах были темны, и казалось, что древние полуобнажённые герои на них сражаются с собственной драпировкой. Подошёл служитель в фиолетовой мантии с капюшоном: он нёс перед собой поднос со свечами, и его худое лицо, освещённое снизу, выглядело загадочным и зловещим.
— На какой этаж желаете? — прошептал он.
— На седьмой, — тихо ответил Вилириан. Служитель повернулся и, мягко ступая войлочными тапками, повёл гостей за собой. Они прошли через центральную сцену и завернули в небольшой коридор; проводник тихо отворил дверь. За ней обнаружилась залитая светом из широких окон беломраморная лестница, кривыми петляющими спиралями ведущая вверх. К выкрашенным голубой краской стенам были хаотично прилеплены отдельные листы, покрытые значками нотной грамоты.
Отец и сын начали подниматься по лестнице, стуча подошвами сапог; служитель притворил за ними дверь.
— Почему они все спят, — удивился Ликс.
— Ты разве здесь не был? Ты же сказал, что можешь посещать Угли и Лёд.
— Я могу их посещать — но я этого ни разу не делал, — буркнул Ликс. — Здесь странно.
— Это богема, — усмехнулся Вилириан. — Сейчас полдень, а они встают не раньше трёх.
— Так шли бы домой спать.
— А зачем? Идти куда-то, суетиться… а так заснул, проснулся — и праздник продолжается. Может, у них и дома никакого нет. Ничего, на седьмом этаже, под крышей, собираются ранние пташки.
— Невысокий дом!
— В то время, когда его построили, даже семь этажей считалось порядочной высотой. Сами Алые Башни были алдов по тридцать-сорок.
— А сколько ему?
— Пятьсот пятьдесят лет, — отрезал Вилириан. — Это одно из самых старых зданий в Ван-Елдэре. И с тех самых пор здесь — ресторан Угли и Лёд. И держит его всё та же семья Енеров. Так что, парень, ты, считай, находишься в клановом домене. Только это домен не Алых, а искусства. Здесь всем безразлично — Алый ты, Белый, серый. Хоть ты птичий сын будешь, или говорящий оживлённый. Важно одно: можешь ли ты творить.
— Да знаю я, — сказал Ликс. — Но какой же из меня, к штилю, творец? Я стою на манеже, говорю зверям ласковые слова. Я потому сюда и не ходил.
— Ну, — улыбнулся Вилириан, — Енерам лучше знать, кто человек искусства, а кто — нет. Они сочли тебя достойным — ты достоин.
— А говорящие оживлённые здесь что, есть?
— Представь себе. Пара беглых кутхских големов здесь прижились. Один пишет музыку, другой рисует. Почти не выходят на улицу. Ну, они не говорят — они пишут на дощечках, которые носят на груди.
— Ого! А птичьи дети?
— Триста лет никого не было. Во всяком случае, официально.
— А неофициально? — Ликс затаил дыхание.
Вилириан загадочно улыбнулся и ничего не ответил.
— Ну!
Вилириан развёл руками.
— Ходят слухи… разные ходят слухи, — неопределённо произнёс он и распахнул дверь на седьмой этаж.
С высоких сводчатых перекрытий из красного кирпича на цепях свисали птичьи клетки, в которых щебетали на разные голоса разноцветные пичуги. В кадках стояли пальмы и разные диковинные растения, в воздухе пахло оранжерейной влагой. Пол из полированного камня был покрыт лиственными узорами, и в центре обширной залы журчал фонтан. Огромную залу разделяли на части ряды горшков с растениями и стеллажи с книгами. Здесь и там были расставлены столы и кресла, но в зале было почти пусто, лишь два служителя ходили по зале, насыпая корм птицам, да у одного из окон развалившийся в кресле низенький усатый мужчина в белом сюртуке жевал бутерброд, листая книгу.
Вилириан прошествовал к одному из столов около фонтана, сел, заказал еду и уже успел дождаться, когда принесут салаты. Всё это время Ликс бегал вокруг клеток, заглядывая в них, но, наконец, перевозбуждённый, плюхнулся в кресло напротив и начал делиться впечатлениями. Отец какое-то время пропускал мимо ушей рассказы сына, кивая и поддакивая, потом прервал его.
— Ликс. Ты же понимаешь, что фраза «Красногрудый яратирский клёст» мне говорит только «это птица с Яратира с красной грудью». Соизмеряй свой пыл с моими познаниями.
— Клёст — это птица вот с таким клювом, которая лущит кедровые шишки, — показал скрещенные пальцы Ликс. — Я читал, что клесты не размножаются в неволе, но здесь живёт целое семейство…
— …а значит, они размножаются в неволе. Поздравляю, Ликс, твой мир иной, чем ты думал. К слову о Яратире: ты знаешь, что Ройт находится там?
Ликс замолчал.
— Ройт? — спросил он, сглотнув.
Вилириан молча кивнул.
— Каким образом он на Яратире-то оказался?
— Рессам хотел его переправить в один из наших фортов, но вмешался Храм, и его перебросило на Яратир.
— Он в порядке? — несколько виновато спросил Ликс.
— В полном. Нашёл себе новых друзей и приключений на голову. Мы почти декаду не могли понять, где он и что с ним происходит.
— Я здорово тогда на него разозлился, — пробормотал Ликс.
— Имел право, — кивнул головой Вилириан. — Что с Торрой, кстати?
Ликс нахмурился.
— Это не похоже на обычное воздействие воплощающей эссенции. Её смотрел Вайш, Хаор, даже Рессам заинтересовался. Она не жива и не мертва. Рессам говорит, она замкнута на Ройта, и будет слушать только его команды. С каждым днём она всё больше обрастает кристаллами. Слушай… хотел спросить, ты можешь её
