class="p1">Мирослава чмокнула меня в щёку и позвала на кухню.
— Ну что, как слетал? — спросила она, с улыбкой наблюдая за тем, как я поглощаю домашние пельмени.
— Вполне, — ответил я, подцепляя на вилку очередной пельмень.
— Теперь дома? Надолго? — спросила она.
Я вздохнул. Проглотил еду, потом ответил:
— Завтра в восемь улетаю… — ответил я.
— Куда на этот раз?
— В Германию, Баден-Баден.
— Ого! А меня с собой взять не хочешь? У меня открытый шенген если что, — улыбнулась Мирослава.
— Там по делам строго, — ответил я. — Если хочешь — потом отдельно слетаем. Сами. На Новый год можно!
— Хочу, — кивнула она.
— Значит, сделаем.
— Саш… — Мирослава посмотрела на меня грустно. — Слушай, я… не знаю, может, не права… не подумай, что я ною или ещё чего… но, в общем, что-то мне как-то тревожно. Правда. Эту неделю как-то особенно. Всё кажется, что может…
Она запнулась, после чего постучала по дереву и символически сплюнула через левое плечо.
— Ой, ладно, что-то я разговорилась.
Я отодвинул в сторону тарелку и взял её ладонь в свою руку.
— Ты знаешь, я ужасно не люблю лгать, — сказал я. — Поэтому не буду тебе втирать, что всё будет хорошо и всё такое. Да, я сейчас занимаюсь довольно опасными делами. Да, всякое может случиться. Но знаешь… а вообще для чего жить, если сидеть в норе и трястись, когда вокруг вершатся вещи, которые определят судьбу мира?
Мирослава грустно улыбнулась и погладила мою ладонь.
— Вот, наверно, это я в тебе и почуяла сразу… что ж, воюй! Только не забывай домой возвращаться. Хоть изредка, ладно?
Той ночью я спал совсем мало, не больше трёх часов. Чувствовал, что так надо: некоторые вещи действуют на женщин лучше любых слов.
Утром я пожалел, что не оставил машину отцу и не заказал такси. За руль не хотелось ужасно, глаза слипались, хоть спички вставляй.
Хорошо хоть резерв времени был — поэтому я поехал сначала к отцовскому дому в Крылатском, там оставил машину и занёс ключи. Отец и Людмила ещё спали. Меня встретил кот, который по обыкновению выпрашивал чего-то вкусненького. Я угостил его кусочком холодной курицы из супа.
После этого я вышел из дома и направился в сторону Рублёвки, ловить такси. Не смотря на ранний час, это удалость довольно быстро: всего через десять минут возле меня тормознул синий «Опель Вектра».
За рулём был молодой кавказец. Увидев меня, он широко улыбнулся и спросил:
— Куда, брат?
— «Внуково», — ответил я.
Кавказец посмотрел на электронные часы у себя на запястье и цокнул языком.
— Эх, времени мало… сколько дашь?
Я молча достал и продемонстрировал купюру в пятьсот тысяч.
— Ну поехали, чё… — кивнул водитель.
Я сел рядом с ним, на переднее сиденье.
— Что, работаешь там? Охрана? — спросил водила, когда мы тронулись.
— Нет, — ответил я. — Не охрана.
— Встречаешь кого-то?
— Вылетаю, — ответил я, после чего, спохватившись, добавил: — мне в правительственный терминал.
— А-а-а, вон оно чё! — уважительно кивнул кавказец и снова цокнул языком. — Серьёзный человек. А то по прикиду я уж подумал, что из этих… остановился по приколу.
— Из каких? — насторожился я. И тут же сообразил; всё-таки сказывался недосып. — А, не. Не из этих. Но так спокойнее.
Водитель засмеялся.
— Вот так вот всё и происходит, приличные люди эта… мимикрируют, — сказал он, успокаиваясь. — Вот что за время такое, а? Жили же в одной стране, всё хорошо было…
— И не говорите, — охотно согласился я.
Водила довёз быстро, без приключений. Даже пытался дать сдачу, ссылаясь на то, что пятьсот — это слишком много для такой поездки. Договорились на том, что он сбросит цену тому, кому это действительно будет нужно.
Когда я выходил из машины, он даже руку протянул, для крепкого пожатия.
В терминале меня чуть не уложили лицом в пол, прямо на входе. Спасло личное вмешательство Бориса Абрамовича.
— Эй! Вы чего? Отвалите от моего помощника! — возмутился он.
И это помогло: охрана будто куда-то испарилась.
— Саша, иди вон туда, штамп поставь, — сказал он, пока я поднимался и отряхивался, указывая куда-то в дальний угол помещения. — Немцы они такие, придирчивые.
— Хорошо, — кивнул я.
В углу оказалась небольшая стойка, за которой скучал пограничник. Равнодушно скользнув взглядом по моему паспорту и свежему «Шенгену», он стукнул штемпелем и молча вернул документ.
В основном зале Бориса Абрамовича уже не оказалось. Снова возникший будто из ниоткуда охранник указал на дальний зал вылета, и я направился в ту сторону.
В зале, кроме политика, находилось ещё два незнакомых мне человека. Кавказцы, средних лет, спортивные. Странно, но Бадри с ними не было, хотя, по идее, он должен был лететь с нами, как ответственный за экономический блок их большого совместного бизнеса.
— Ну что, собрались все? Можно и вылетать, пожалуй, — сказал Березовский, подмигнув мне.
Он явно был в хорошем настроении.
Я улыбнулся в ответ и кивнул.
В этот момент у меня в кармане зазвенел китайский мобильник. Я извинился и достал аппарат. Березовский, одобрительно хмыкнув, кивнул и направился в сторону выхода на посадку.
На экранчике высветился номер нашего офиса.
— Да? — ответил я.
— Саша… — выдохнула Лика. Она была сильно взволнована.
— Что случилось?
— Мне позвонили полчаса назад… борт из Питера упал. Все погибли…
— Кто упал? Лика, кто-то из твоих летел? Папа? — я почувствовал, как холодеют ладони.
— Нет, Саша, нет! — она всхлипнула. — Люди… питерские… там трое были, включая начальника контрольного управления Президента… и два его близких друга. Понимаешь?
Теперь у меня похолодели не только ладони.
— Лика, а ты справку сдала? — спросил я тихо.
— Позавчера… не стала дожидаться, пока ты вернёшься — заказчик торопить начал, я решила тебя не дёргать…
Я зажмурился, до боли, стараясь справиться с вдруг навалившимся головокружением.
Глава 14
Когда-то давно я смотрел одно из последних интервью известной нацисткой пропагандистки и по совместительству одного из самых одарённых режиссёров-документалистов Ленни Рифеншталь. Она беседовала с журналистом у себя дома, где-то в Западной Германии, ещё до падения стены.
Тогда я обратил внимание на эстетику того дома. Всё вроде
