испуганной рыбы, с губ же вырвался хриплый стон. Мать пошатнулась и едва успела схватиться за край стола, чтобы не упасть.
– Мама? – Эйлит бросила морковь и рванула к ней, чтобы помочь. – Мама, что с тобой?!
Но та не ответила, лишь шумно глотая ртом воздух. Белки ее больших серых глаз порозовели от прилившей крови. Где-то в глубине сведенного судорогой тела застыла мольба.
– О боже, – только и выдохнула Эйлит. Поняв, что та сейчас упадет в обморок от боли, она побыстрее подставила плечо, и вес материнского тела едва не сломал ее пополам. – Ди! Ди, помоги мне! Маме плохо!
По лестнице раздалось быстрое шлепанье босых ног. Позвать Эйдин оказалось плохой идеей: она больше мешалась под ногами, ей было всего шесть лет, и она знать не знала, как можно помочь старшей сестре справиться с полуобморочной матерью.
Господи, какая же она тяжеленная! Согнувшись, Эйлит дотащила-таки мать до большой комнаты и повалила на кровать, Ди быстро подложила ей под голову подушки и побежала за мокрым полотенцем, чтобы уложить матери на лоб и сбить поднявшийся жар. Эйлит же рухнула на сундук, вытирая проступивший пот.
– Эйлит, Эйлит, смотри! – сестра показала на пол тоненьким, как куриная косточка, пальцем. Ее ясные глаза тут же наполнились кристальными слезами. – Мама умирает!
По полу тянулся шлейф из темной маточной крови.
Ребенок. С ребенком что-то не так!
– Мама, очнись! – Эйлит потрясла ее за плечи. Тщетно. Она не просыпалась.
– Что делать, Эйлит? Она умрет, да?.. – Ди чуть не плакала, но все же боролась с собой.
– Надо идти за знахаркой, – заключила Эйлит, прислушиваясь к дыханию матери. Частое. А живот твердый, как камень, так не должно быть… Да еще и кровь все течет и течет! Плохой знак! – Принеси еще тряпки, надо подложить под нее.
Эйдин послушно делала все, что говорила сестра. Кажется, уверенный голос Эйлит немного ее успокоил – ведь всегда легче, когда кто-то знает, что делать, правда? Вот только Эйлит ни капли не знала, и ей было так же страшно. Единственное, что они могли, – привести знахарку и ждать.
– Тебе придется остаться и присмотреть за ней, – спокойным голосом велела Эйлит, обматывая ноги подвертками. У самой же тряслись поджилки: что будет, если она не успеет? – Я приведу ее, постараюсь управиться дотемна.
Словно услышав их разговор, мать открыла глаза и выгнулась дугой. Из ее глотки вырвался дикий, душераздирающий крик, совсем не похожий на человеческий. Глаза Эйдин расширились от ужаса, и она так сильно вцепилась в руку Эйлит, что остались синяки.
– Тихо, мама, я приведу знахарку! – Эйлит вырвалась из хватки Ди, чтобы тут же оказаться в железной хватке матери. Только, в отличие от сестры, мама запросто могла сломать ей руку. – Мама, пожалуйста, успокойся, мама!.. Мама, мне больно!..
Но та кричала и кричала, захлебываясь слезами, невидящими глазами глядя в потолок. Ее пальцы сжимали запястье, как медвежий капкан. Лишь когда Эйлит с силой рванула руку на себя, мать отпустила. На мгновение в ее глазах появилась искра осознанности, именно она и позволила ей разжать пальцы.
Эйлит свернула полотенце и сунула ей в зубы. Мать тут же его прикусила и зажмурилась. Из глаз текли горячие слезы. Мама, мамочка! Твои глупые дочери никак не могут тебе помочь!..
– Я пойду к знахарке, – вдруг произнесла Ди повзрослевшим голосом. – Останься с ней, Эйлит, пожалуйста! Она без тебя умрет!
– Эйдин, ты с ума сошла! Как я могу отпустить тебя одну?! Это же так далеко! – чуть не закричала Эйлит.
– Я дойду, – упрямо отозвалась Ди и насупилась. По загорелому лбу разбежались крохотные морщинки. – С тобой оставлять маму не так страшно. Мне страшнее здесь, чем там, – она указала на улицу. В подтверждение ее слов мать снова завыла, как раненый зверь.
О, Эйлит прекрасно поняла сестру. Она не матери боялась, вовсе нет, как можно бояться матери? Ди боялась собственного бессилия, и единственная помощь, какую она могла оказать, – отправиться за знахаркой самой.
Что же делать? Она не может отпустить Эйдин одну, но и оставить здесь – тоже!
– Эйлит, пожалуйста, – повторила та упрямо, и по ее взгляду стало ясно, что она все равно сделает так, как считает нужным. – Позаботься о маме. Так будет лучше.
Все же сестра права. Эйлит скрепя сердце кивнула. Она отпустила ее, маленькую храбрую девочку, в лес, а сама осталась с мамой, которая вскоре вновь лишилась чувств от боли. Помогла сестре намотать подвертки на худые ноги, надеть деревянные ботинки и, накрыв плечи сестры шерстяным платком, дала кузовок, в который положила краюшку хлеба и глиняный кувшин с гречишной водкой в дар, ведь нельзя приходить к знахарям с пустыми руками, и посмотрела вслед.
В то мгновение ей подумалось, что сестра уходит навсегда.
Конечно, она вернулась. Спустя много часов, что мать провела в муках, а Эйлит пыталась облегчить ее страдания, она вернулась вместе со знахаркой, целая и невредимая, только уставшая. Когда Эйлит увидела ее уверенную фигурку на пороге дома, внутри у нее запела счастливая птица. Эйдин вернулась, ее сестренка! Умница! Словно единственный лучик света в огромной тьме! Эйлит есть на кого положиться.
Знахарка приняла у матери дурные роды, при которых ребенок родился мертвым. Несколько дней мать пролежала в постели, а когда пришла в себя и узнала, что именно Эйдин ходила за помощью, пришла в ярость.
– Как ты могла?! Она же твоя сестра! Как ты могла отпустить ее одну?! – не успокаивалась она, брызжа слюной. Взмокшие волосы прилипли ко лбу, щеки раскраснелись. Она даже занесла руку, чтобы ударить старшую дочь за проступок, но передумала, хотя та была готова получить эту несправедливую, обидную оплеуху. Однако мать опустила руку и закончила гадким, зловещим шепотом: – Если бы с ней что-то случилось, я бы никогда не простила тебя, Эйлит. Никогда, поняла?
Черт, гнев так и кипел в ней! Она ведь всего лишь хотела как лучше! Ведь ничего не произошло, а мать все равно недовольна, господи, что с ней не так?! За что она так ненавидит Эйлит?
– …Ты поняла меня? – повторила мать тем же змеиным голосом. Ее глаза горели от праведного, как ей казалось, гнева.
Эйлит, проглотив обиду, вышла из комнаты, так ничего и не ответив. За горло словно схватили уродливые пальцы шушана, существа, что живет под землей и душит молодых парней и девушек, ночующих в поле. Из глаз полились слезы, больше похожие на кровотечение из свежей
