Книга Дорогая Эмми Блю - Лиа Луис

– Стив Феллоуз, – говорит мужчина, стоящий на пороге, и протягивает мне пухлую влажную ладонь. – Мы с вами говорили по телефону. По поводу мисс Луизы Датч.

Стив Феллоуз сидит напротив меня на двухместном диванчике, а я сижу в кресле Луизы и вожу пальцами по ткани подлокотника, которую Луиза вышила цветами, когда её зрение ещё было хорошим. Адвокат возится с толстым конвертом, и я наклоняю голову, чтобы прижать нос к руке. Я все еще чувствую ее запах. Пачули. Всё пахло пачули: ее подушки, её ванна и её кожа, и я так и не поняла, был ли это чистый запах или духи, которые она, может быть, тоже сделала сама. Она жгла в зимнем саду арома-палочки с тем же запахом. Господи, сейчас я скучаю по ней ещё сильнее. Я скучаю по прикосновениям её прохладной руки, по её гримасам, закатыванию глаз, ворчанием, что я слишком много думаю, что слишком размякла. Она бы знала, что мне сказать. Она всегда знала, что сказать, чтобы всё стало не таким безнадежным.

– Вы мисс Эммелина Блю.

Я киваю.

– Да, это я.

– Вы снимали комнату в доме мисс Датч.

– Верно.

– Мы с мисс Датч встретились несколько недель назад, когда она поняла, что ей осталось совсем немного.

– Она поняла… то есть она уже знала?

Он поправляет воротник на толстой шее, красной от, судя по всему, сыпи после бритья.

– Боюсь, она всегда знала, – помолчав, он добавляет: – Мы прислали цветы. Мой партнер и я.

В утро похорон у дома появились три букета. Один от городских мясников. Другой – от сотрудников садового питомника. И ещё один: фиолетовые гладиолусы и белые маргаритки.

– «От Стива и Джуда»? – спрашиваю я, и он кивает и улыбается в ответ. – Прекрасные цветы. Спасибо. Элиот – мой друг – отнёс их в лес, где она покоится.

Произнося его имя, я чувствую, как от тоски сжимается мой живот. Я так по нему скучаю, что мне кажется, я сейчас заплачу. Горячими, не приносящими облегчения слезами. Они льются каждый день, и я так надеюсь, что когда-нибудь это закончится, но, видимо, это никогда не закончится. Прошёл уже месяц после свадьбы, и ничего не изменилось. Мне теперь всегда паршиво. Я совсем потеряна, совсем одна. Лукас и Мари отбыли в двухнедельное свадебное путешествие, а от Элиота никаких вестей. Он за три тысячи миль отсюда. В Канаде. Я сразу это почувствовала и окончательно удостоверилась, когда Лукас позвонил мне из номера для новобрачных в Гваделупе.

– Мари купила тебе авокадо с резьбой ручной работы, – он рассмеялся, и я тоже улыбнулась, но он, всё равно заподозрив неладное, глубоко вздохнул и спросил: – Что-то случилось?

И, хотя я очень старалась, хотя пообещала себе, что изо всех сил постараюсь держать их в неведении, я всё равно расплакалась, лёжа в своей постели, закутавшись в одеяло и опустив шторы, в разгар дня.

– Мы с ним поговорили, и он вроде как меня выслушал, но ничего не сказал, – Лукас вздохнул. – Я подумал, может быть, ему нужно время прийти в себя, и тогда он напишет. Или позвонит. Мне так жаль, Эм.

– Он всё это время не выходил на связь, – пробормотала я сквозь слёзы. – Он точно добрался до Марка.

– Да, он звонил маме, – сказал Лукас. – И тебе тоже позвонит, Эм. Я знаю Эла и знаю, что он позвонит. Ему просто нужно собраться с мыслями.

Утром после свадьбы Элиот нашёл Лукаса у шведского стола. Элиот был очень бледен, велел Лукасу выйти на улицу, чтобы поговорить. Они поговорили. Но Элиот сказал, что ему нужно время, а несколько дней спустя ни о чём не подозревавшая Аманда сообщила Лукасу, что Элиот уехал в Канаду.

– Наверное, решил уйти в работу, отдохнуть от Аны, – предположила она. – Для психотерапевта она очень неприятно себя ведёт. Папа говорит, она и мертвеца замучает до смерти.

Все эти мысли невыносимы. Канада. Я чувствую, как во мне поднимается паника при мысли, что он за столько миль, за несколько океанов от меня. Может быть, именно поэтому он не заходит ни в «Ватсапп», ни в «Инстаграм». Я вспоминаю его слова о доме Марка. О том, как после развода он отменил все незаконченные дела и сел в самолёт.

«Там, где мы жили, красиво. Тихо. Можно почувствовать, что ты в самом деле приходишь в себя».

Мысль о том, что он вынужден приходить в себя по моей вине, разрывает мне сердце.

Стив расстёгивает пуговицу пиджака, снова садится на диванчик. Рубашка туго обтягивает его круглый живот.

– Когда мне было чуть за двадцать, я жил у Луизы. Снимал комнату, как и вы. А несколько лет назад снова приехал сюда, когда делал у себя в доме ремонт.

– Вы пригласили её к себе на Рождество, – говорю я, и он улыбается. – Она сказала, что и вы приходили к ней в гости. Я ещё изобразила удивление, когда увидела в раковине не одну, а две кружки.

– Ага, – он смеётся. – Луиза была немного замкнутой. Но вместе с тем невероятно сильной и невероятно доброй.

– Да, – отвечаю я, – такой она и была.

Он откашливается и достаёт стопку бумаг, скреплённых степлером. Я беру их и внимательно рассматриваю.

– Итак, – говорит Стив, – это завещание Луизы. Как видите, в самом верху указано ваше имя.

– Угу.

– Под ним вы можете прочитать, что после смерти Луизы дом номер два на Фишерс-Уэй…

Я моргаю, не в силах сосредоточнться на напечатанных буквах.

– Почему… при чём тут я?

Он улыбается, хлопает в ладоши. Поглубже вдыхает.

– Она завещала этот дом вам, Эммелина. Он ваш.

– Ч-что? Нет же! Это же не… это не…

– Да. Да. Он ваш.

Я не в силах сказать ни слова. Не в силах пошевельнуться. Я словно приросла к креслу, ноги стали свинцовыми, и, даже не глядя в зеркало, я чувствую, что бледна как смерть… Этот дом. Этот красивый викторианский дом с садами впереди и позади него. Дом, похожий на те, мимо которых я проходила по дороге в школу, мечтая, что однажды у меня будет такой дом и такая семья, как у Джорджии, как у других моих одноклассников, и надувные бассейны в саду, и семейные обеды за длинными столами. И три комнаты с цветами на окнах.