спросил Павловский.
Танюшкин не любил обсуждать подобные вещи, особенно с посторонними, но впереди их обоих ждала смерть, и он все-таки ответил:
– Не до романтики было. Я порядком накосячил, взял не те билеты на поезд, потом случайно оторвал рукав контролеру… Она подвернула ногу, когда мы бежали от полиции. Пришлось ловить попутку.
– Вот даже как… – непонятно среагировал Павловский и замолчал.
Похоже, он с трудом представлял гордую Марианну убегающей от полиции.
На короткое время установилась угрюмая тишина. Танюшкин словно в замедленном действии представил, как из черного прохода лезут мерзкие твари, похожие на огромных псов с горящими глазами, сминают их нелепый блок-пост и несутся к выходу из подземелья. Ему захотелось успокоить напарника.
– Ничего, Влад, прорвемся! Как говорил мне один хороший человек, мы не всегда определяем, когда и в каком месте принять бой, но как его принять – зависит только от нас. – Кто это сказал? Как его звали? – с непонятным волнением спросил Павловский.
– Мой тренер по боксу, – ответил Танюшкин, – Петр Михайлович Загорулько.
– Михалыч? – поразился Влад.
– А ты его откуда знаешь? – в свою очередь удивился Слава.
– Занимался у него. Старший брат привел. В десятом бросил, – отчего-то смутился Павловский.
– Надо же, как тесен мир! – Танюшкин почесал затылок. – С братом так прямо мой случай. Взял меня за шкирку и притащил в секцию… А я решил, ты москвич. На наших-то не очень похож…
– Уехал сразу после школы. Закончил институт и остался в столице, – будто оправдываясь, пояснил Павловский.
– А в какой школе учился? – заинтересовался Танюшкин.
– В шестнадцатой, на Красноармейской, а жил на Чайковского.
– Ну ничего себе! Это же моя школа! – удивленно покрутил головой Слава. – Сам-то я переехал, а родители до сих пор живут на Чайковского дом тридцать четыре. Рядом еще молочный магазин…
– И мои на Чайковского тридцать четыре, квартира сорок четыре …
– Сорок четыре? Шутишь? Это же…
Танюшкин внезапно умолк, оборвав себя на полуслове. По спине у него пробежал мерзкий холодок. Он всем своим существом почувствовал, как смертельно опасные твари заворочались в глубинах подземелья, расправляя длинные кровавые щупальца.
Слава не видел в темноте лица Павловского, но не сомневался: тот тоже ощутил чужое присутствие. Нервно сглотнул, заерзал.
В голове вспыхнули слова Ганеши: «Эти твари сожрут всех людей!». И Марианна сейчас одна, совсем беззащитная.
– Ладно, о квартирах потом поговорим! – он резко схватил Павловского за плечо. – Можешь считать меня идиотом, но лучше просто прими это как факт: ракшасы существуют! Ты ведь и сам наверняка их уже почувствовал?
Под его настойчивым взглядом Павловский неуверенно кивнул.
– В общем так, Влад! Планы меняются! Бери фонарь! Нужно предупредить Марианну и других ребят!
– Она не поверит, – неуверенно возразил тот, но фонарь взял, включил.
– Пойми, она в смертельной опасности! Хватай в охапку и тащи в аэропорт… – Танюшкин запнулся, лихорадочно соображая, – а если начнется раньше, к индусам в ашрам, рядом с гостиницей! Не важно, веришь ты мне или нет, просто сделай это!
– Сделаю, – Павловский протянул ему холодную грязную ладонь. – И прости меня, если сможешь.
– Сделаешь, о чем прошу, считай в расчете! – Танюшкин крепко стиснул напарнику руку и хлопнул по спине: – Давай! Там один коридор почти без поворотов. Тот бросил на Славу последний взгляд и скрылся в дверном проеме.
Времени, по подсчетам Танюшкина, оставалось еще больше часа. Павловский успеет.
Глава 25
Выбор Ганеши
Ганеша вскинул глаза к небу и с ужасом заметил, что на востоке заря наливается густым багрянцем. Словно пролитая в воду кровь, расплывалась по розовой утренней глади огромное темное пятно, заволакивая края небесного купола.
Где-то далеко отсюда, над снежной пирамидой Кайласа, вздымалась в грозовое небо исполинская фигура Разрушителя Вселенной. Тот собирал силы, чтобы одним гигантским прыжком перемахнуть через горные кряжи Нандадеви и обрушиться на ступени Маникарники.
Третий глаз Великого бога безразлично фиксировал будущее: как яичной скорлупой хрустят под подошвами босых ног купола храма, названного людьми в его честь, и как безумный вихрь танца тандава дробит в крошку тысячелетние камни и рушит существующий мир, чтобы на обломках родился новый, более совершенный.
Верный Нандин с головой белого быка уже держал в крепких руках барабан дамару, любовно проводя ладонью по его шершавой коже, и ждал сигнала от своего повелителя. Ганеша знал, что судьба людей Нандина не волнует. Белый бык сотни тысяч раз видел, как человеческие существа рождались, старели и превращались в пепел. Исчезнут с лица земли эти, на их место придут другие.
Кто мог остановить величайшего из богов? Уж конечно, не Ганеша. На это не способны ни сам творец Брахма, ни хранитель мира Вишну. Все хорошо помнили, чем закончился предыдущий спор трех великих. Брахма в облике гуся тысячу лет летел вверх, а Вишну, обернувшись вепрем, тысячу лет рыл землю вглубь, но им так и не удалось достичь границ огненного лингама Шивы…
Утро застало Ганешу в тот момент, когда он собирал преданных ему демонов якшей и колдунов вратьи из небесного воинства Шивы, готовясь встретить ракшасов у выхода из подземелья.
Он понимал, что враги неуязвимы для него самого и его воинов, знал и то, что Великий Шива никогда не простит такого самоуправства, но он сделал свой выбор и собирался следовать ему до конца. На героя, на которого он прежде так опрометчиво рассчитывал, надежды никакой. Хотя, странное дело, ракшасов, которые давно уже должны появиться в городе, все еще не было слышно.
Что же делать? Остаться или броситься к ногам отца, умоляя дать еще немного времени? Великий Шива не станет слушать никого. Даже свою супругу Парвати.
– Мушика! – в отчаянии позвал Владыка препятствий свою верную мышь-вахану, на которой ездил верхом. – Сделай так, чтобы Нандин не смог играть на барабане.
Ганеша знал, что этим приказом подписывает себе окончательный приговор. Такой дерзости Шива не спустит даже собственному сыну. Бога любви Каму он испепелил в одно мгновение, а когда, поддавшись на уговоры богов, воскресил, тот так и остался бестелесным.
«Прости, Нандин!»
Ему стало горько. Старый друг всегда помогал ему в трудные минуты, он обязан Нандину собственной головой, а теперь приходится платить за доброту черной неблагодарностью. Но если удастся спасти людей, все это не будет иметь никакого значения, даже если от него самого останется одно лишь имя.
Кровавое пятно заполонило полнеба. Он видел, как толпы людей собираются на улицах и молча стоят, задрав головы, устрашенные чудовищным зрелищем.
Время шло, Ганеша с содроганием ждал. Барабан Нандина молчал. Но в этом молчании уже чувствовалась неотвратимое и грозное возмездие для того, кто посмел ослушаться.
– Безумец! – прогремел у него в ушах низкий рокочущий голос Шивы. – Ты понимаешь, какую чудовищную глупость совершил? Ты остановил танец тандава!
Бог мудрости почувствовал, как с другого конца света смотрит на него величайший из богов, и спина его ощутила неподъемную тяжесть, словно на нее разом въехали сотни
